чинению. Однако это напоследок неизбежно возникающее перед нами противоречие разрешается тем, что, говоря языком Канта, время, пространство и причинность принадлежат не вещи в себе, а только ее явлению, формой которого они служат; на моем же языке это значит, что объективный мир, мир как представление, — не единственная, а только одна, как бы внешняя сторона мира, который имеет еще и совсем другую сторону: она представляет собою его внутреннее существо, его зерно, вещь в себе; ее мы и рассмотрим в следующей книге, назвав ее, по самой непосредственной из ее объективаций, волей. Но мир как представление, (исключительно нами здесь рассматриваемый), начинается конечно лишь тогда, когда раскрывается первый глаз: без этого посредника знания мир не может существовать, следовательно — не существовал и прежде. Но без этого глаза, т. е. вне познания, не было и прежде, не было времени. Однако, не время имеет начало, — напротив, всякое начало находится в нем. Но так как время — самая общая форма познаваемости, в которую по причинной связи укладываются все явления, то вместе с первым познанием возникает и оно со всей своей двухсторонней бесконечностью; и явление, которое наполняет собою это первое настоящее, должно вместе с тем познаваться как причинно-связанное и зависимое от ряда явлений, бесконечно простирающегося в прошлое; а это прошлое само так же обусловлено этим первым настоящим, как и, наоборот, последнее — первым. Таким образом, первое настоящее, как и прошлое, из которого оно исходит, зависят от познающего субъекта и без него ничего не значат; тем не менее они неизбежно приводят к тому, что это первое настоящее не представляется как первое, т. е. как не имеющее своим отцом прошлого, как начало времени: нет, оно, по закону основания бытия во времени, представляется следствием прошлого, как, с другой стороны, явление, которое его, это настоящее, наполняет, оказывается, по закону причинности, действием прежних состояний, наполнявших это прошлое. Кто любит мифологические толкования, может указанный здесь момент начала безначального все-таки времени видеть символизированным в рождении Кроноса (Χρονος): когда этот младший титан оскопил своего отца, прекратились грубые порождения неба и земли, и на сцену выступил род богов и людей.
Такая постановка вопроса, к которой мы пришли по стопам материализма — этой самой последовательной из философских систем, исходящих из объекта, — делает вместе с тем наглядной неразрывную взаимную зависимость и в то же время неустранимую
