Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. I (1910).pdf/272

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 90 —

настоящего; он обречен на искание, страдание, смерть, как и животное. Но его жизнь in abstracto, как она предносится его разумному сознанию, это — тихое отражение первой и мира, в котором он живет, это — упомянутый мною уменьшенный очерк. Здесь, в царстве спокойного размышления, кажется ему холодным, бесцветным и чуждым для текущего мгновения то, что там совершенно владеет им и сильно волнует его: здесь он — только зритель и наблюдатель. Своим удалением в область рефлексии он походит на актера, который, сыграв свою сцену, до нового выхода занимает место среди зрителей и оттуда спокойно смотрит на все, что бы в пьесе ни происходило — хотя бы приготовление к его собственной смерти; но в известный момент он возвращается на подмостки и действует, и страдает, как ему должно. Из этой двойной жизни вытекает то столь отличное от животной бессмысленности человеческое спокойствие, с каким, после предварительного размышления, однажды решившись или познав необходимость, люди хладнокровно переносят или совершают самое важное, часто самое страшное для себя: самоубийство, казнь, поединок, всякого рода опасные для жизни действия и вообще такие вещи, против которых возмущается вся их животная природа. Тогда видно, в какой степени разум является властелином животной природы, и мы взываем к нему, сильному: «сердце твое из железа, бесспорно!» (Илиада, 24, 621). Здесь, — по справедливости можно сказать, — разум выступает практически; следовательно, всюду, где деятельность руководится разумом, где мотивами служат отвлеченные понятия, где определяющим моментом являются не наглядные, единичные представления и не минутное впечатление, которому повинуется животное, — там обнаруживается практический разум. Но что это совершенно отлично и независимо от этической ценности поведения, что поступать разумно и поступать добродетельно — две вполне различные вещи, что разум так же соединим с великой злобой, как и с великой добротой, и своим сотрудничеством только и сообщает обеим великую силу, что он одинаково готов к услугам для методического, последовательного выполнения как благородного, так и низкого замысла, как осмысленного, так и нелепого принципа, в чем и видна его женская, воспринимающая и сохраняющая, а не самостоятельно-творческая природа, — все это я обстоятельно показал в приложении и уяснил примерами. Сказанное там должно было бы, собственно, найти себе место здесь, но ввиду полемики против мнимого практического разума Канта я вынужден был перенести это в приложение, куда я и отсылаю.