людях и их действиях, где более сильное или слабое обнаружение индивидуального характера и власть мотивов, часто остающихся для зрителя скрытыми (ибо они лежат в познании), до сих пор очень мешали познать тождество внутренней сущности обоих родов явлений.
Если исходить из познания не идеи, а частного, то непогрешимость законов природы являет собою нечто поразительное, иногда почти наводящее трепет. Можно изумляться, что природа ни разу не забывает своих законов, что, например, если закон природы требует, чтобы при встрече известных веществ, при определенных условиях, совершалось какое-нибудь химическое соединение, образование газов или горение, то всегда, лишь только эти условия сходятся, — нашими ли стараниями или совершенно случайно (тогда точность по своей неожиданности еще поразительнее), — как ныне, так и тысячу лет назад, должное явление происходит сейчас же, без всякой отсрочки. Живее всего поражает нас это чудо при редких, возникающих только при очень сложных условиях, но тогда и заранее нам известных явлениях: например, когда некоторые металлы соприкасаются между собою, чередуясь друг с другом и с окисленной жидкостью, и серебряные пластинки, введенные между полюсами этой цепи, внезапно вспыхивают зеленым пламенем; или, когда, при известных условиях, твердый алмаз превращается в углекислоту. Нас изумляет тогда духоподобное вездесущие сил природы, и то, что не приходит нам на мысль при обыденных явлениях, останавливает наше внимание здесь, — именно то, что связь между причиной и действием в сущности так же таинственна, как сказочная связь между волшебным заклинанием и неизбежным появлением духа, которого оно вызывает. Если же мы проникнемся философским сознанием, что сила природы — определенная ступень объективации воли, т. е. того, что мы и в себе познаем, как свое глубочайшее существо, и что эта воля, сама в себе и отличная от своего проявления и его форм, лежит вне времени и пространства и что поэтому обусловленная последними множественность принадлежит не ей и не непосредственно ступени ее объективации, т. е. идее, а лишь проявлениям последней, — закон же причинности имеет силу только по отношению ко времени и пространству, определяя в них многократным явлениям различных идей, в которых открывается воля, их место и указывая порядок их наступления, — если, говорю я, в этом сознании для нас раскроется внутренний смысл великого учения Канта, что пространство, время и при-
