стремиться к независимому и полному обнаружению своей сущности. Подобно тому как магнит, уж поднявший кусок железа, продолжает вести борьбу с тяжестью, которая, как самая низкая объективация воли, имеет более раннее право на материю этого железа, и подобно тому как магнит в этой вечной борьбе даже усиливается, потому что сопротивление точно заставляет его больше напрягаться, — так и всякое проявление воли, между прочим и то, какое обнаруживается в человеке, выдерживает долгую борьбу со множеством физических и химических сил, которые, как низшие идеи, старше в своем праве на данную материю. Вот почему опускается рука, которую, одолевая тяжесть, долго держали поднятой; вот почему отрадное чувство здоровья, выражающее победу идеи самосознательного организма над физическими и химическими законами, которые первоначально властвовали над соками тела, — это чувство все-таки столь часто нарушается и, собственно, всегда сопровождается известным, более или менее значительным недомоганием: последнее вытекает из противодействия названных сил, и вследствие него уже растительный момент нашей жизни всегда связан с легким страданием. Вот почему и пищеварение подавляет все животные функции: оно призывает всю жизненную силу, для того чтобы путем ассимиляции одолеть химические силы природы. Отсюда происходит и вообще тягота физической жизни, неизбежность сна и, наконец, смерти, ибо рано или поздно покоренные силы природы, пользуясь благоприятными условиями, опять завоевывают у изнуренного постоянным успехом организма отторгнутую от них материю и достигают беспрепятственного проявления своей сущности. Можно поэтому сказать, что всякий организм представляет идею, отражением которой он служит, только лишившись предварительно той части своей силы, какая тратится на одоление низших идей, оспаривающих у него материю. По-видимому, это предносилось Якову Бёме, когда он в одном месте говорит, что собственно все тела людей и животных, даже все растения, наполовину мертвы. Смотря по тому, в какой степени удается организму одоление сил природы, выражающих низко расположенные ступени объектности воли, он становится более или менее совершенным выражением своей идеи, т. е. стоит ближе или дальше к идеалу, которому, в его роде, присуща красота.
Так видим мы повсюду в природе соперничество, борьбу, изменчивость победы, и впоследствии мы яснее поймем, что в этом заключается свойственное воле раздвоение в себе самой. Каждая ступень объективации воли оспаривает у другой материю, пространство,
