в силу того, что они причина и действие, т. е. средство и цель друг друга, — и то, и другое свойственны и существенны не проявляющейся воле как такой, вещи в себе, а только ее явлению в пространстве, времени и причинности (все это — виды закона основания, форме явлений). Они принадлежат миру как представлению, не миру как воле: они относятся к тому способу, каким воля становится объектом, т. е. представлением на данной ступени своей объектности. Кто проникнул к смысл этой, быть может, несколько трудной теории, тот вполне поймет учение Канта, сущность которого заключается в том, что как целесообразность органического, так и закономерность неорганического вносятся в природу только нашим рассудком, почему и та, и другая свойственны лишь явлению, а не вещи в себе. Упомянутое выше изумление перед неизменным постоянством закономерности неорганической природы по существу тождественно с тем изумлением, которое возбуждает в нас целесообразность органической природы: ибо в обоих случаях нас поражает только зрелище первоначального единства идеи, которая для явления приняла форму множественности и разнообразия[1].
Что касается, далее, второго, по нашей классификации, вида целесообразности, внешней, которая проявляется не во внутренней экономии организмов, а в той поддержке и помощи, какие они получают извне, от неорганической природы и друг от друга, то она в общем находит себе объяснение тоже в установленной только что теории, ибо весь мир со всеми своими явлениями служит объектностью единой и нераздельной воли, идеей, которая относится ко всем другим идеям, как гармония к отдельным голосам, — почему такое единство воли должно обнаруживаться и в согласованности всех ее явлений между собою. Но эту мысль мы можем уяснить гораздо лучше, если несколько ближе подойдем к проявлениям этой внешней целесообразности и взаимной согласованности различных частей природы; такое исследование в то же время бросить свет и на предыдущее. И к своей цели мы лучше всего придем, рассмотрев следующую аналогию.
Характер каждого отдельного человека, поскольку он всецело индивидуален и не заключен вполне в характере вида, можно рассматривать как особую идею, соответствующую самостоятельному акту объективации воли. Самый этот акт, с подобной точки зрения, является умопостигаемым характером человека, а эмпирический состоит из обнаружений первого. Эмпирический характер
- ↑ Ср. „О воле в природе“ — в конце рубрики „Сравнительная анатомия“.
