воли; даже у высших животных голова и туловище гораздо больше представляют собою одно целое, чем у человека, голова которого свободно насажена на тело и только носится им, а не служит ему. Высшую степень этого человеческого преимущества выражает Аполлон Бельведерский: далеко озирающаяся голова бога муз так свободно высится на плечах, что кажется вполне отрешенной от тела и уже не подвластной заботе о нем.
Возможный, как я сказал, — но лишь в виде исключения, — переход от обыденного познания отдельных вещей к познанию идеи совершается внезапно, — тогда, когда познание освобождается от служения воле и субъект вследствие этого перестает быть только индивидуальным, становится уже чистым, безвольным субъектом познания, который не следует более, согласно закону основания, за отношениями, а успокаивается и растворяется в безмятежном созерцании предстоящего объекта вне его связи с каким-либо другим.
Эта мысль для своего пояснения нуждается в обстоятельном развитии, и надо до поры до времени не обращать внимания на то, что покажется в нем странным: оно исчезнет само собою, когда будет понята вся излагаемая в этом произведении мысль.
Когда, подъятые силой духа, мы покидаем обычный способ наблюдения вещей и, разрывая нить закона основания, перестаем следить только за их взаимными отношениями, конечной целью которых служит всегда отношение к нашей собственной воле; когда мы, таким образом, рассматриваем в вещах уже не где, когда, почему и для чего, а единственно их что, и даже отвлеченному мышлению, понятиям разума, не даем овладеть нашим сознанием; когда, вместо этого, мы всею мощью своего духа отдаемся воззрению, вполне погружаясь в него, и наполняем все наше сознание спокойным созерцанием предстоящего объекта природы — будет ли это ландшафт, дерево, скала, строение или что-нибудь другое, и, по нашему глубокомысленному выражению, совершенно теряемся в этом предмете, т. е. забываем свою индивидуальность, свою волю и остаемся лишь в качестве чистого субъекта, светлого зеркала объекта, так что нам кажется, будто предмет существует один и нет никого, кто бы его воспринимал, и мы не можем больше отделить воззрящего от воззрения, а тот и другое сливаются в одно целое, — ибо все сознание совершенно наполнено и объято единым созерцаемым образом; когда, следо-
