не достигла. Мы вернемся к этому ниже, при рассмотрении скульптуры. Фантазия, таким образом, расширяет кругозор гения за пределы действительно предстоящих его личности объектов — одинаково и в качественном, и в количественном отношении. Вот почему необыкновенная сила фантазии является спутницей и даже условием гениальности; но обратно не бывает — первая не свидетельствует о последней: напротив, даже самые негениальные люди могут обладать сильной фантазией. Ибо как действительный объект можно рассматривать двумя совершенно различными способами: чисто-объективно, гениально, постигая его идею, или же просто, в его подчиненных закону основания отношениях к другим объектам и к собственной нашей воле, — так можно тем же двояким способом созерцать и образ фантазии: в первом случае, он — средство к познанию идеи, передача которой и есть художественное произведение; во втором случае, образ фантазии употребляют для строения воздушных замков, которые льстят себялюбию и прихоти, доставляют мгновенный мираж и восторг; при этом в сочетанных таким путем фантастических образах всегда познаются, собственно, одни их отношения. Кто предается этой игре, тот — фантазер: картины, которые тешат его в одиночестве, он легко станет примешивать к действительности и потому сделается для нее непригодным; быть может, он опишет игру своей фантазии, как это обыкновенно бывает во всяких романах, которые забавляют ему подобных и большую публику, ибо читатели воображают себя на месте героев и находят описание очень «милым».
Обыкновенный человек, этот фабричный товар природы, какой она ежедневно производит тысячами, как я уже сказал, совершенно неспособен, по крайней мере, на продолжительное и в полном смысле незаинтересованное наблюдение, — что̀ составляет истинную созерцательность: он может направлять свое внимание на вещи лишь постольку, поскольку они имеют какое-нибудь, хотя бы и очень косвенное отношение к его воле. Так как для этого требуется только познание отношений и достаточно абстрактного понятия вещи (а по большей части оно даже пригоднее всего), то обыкновенный человек не останавливается долго на чистом созерцании, не пригвождает надолго своего взора к одному предмету, а для всего, что ему встречается, ищет поскорее понятия, под которое можно было бы это подвести, как ленивый ищет стула, — и затем предмет его уже больше не интересует. Вот почему он так скоро исчерпывает все: произведения искусства, прекрасные создания природы и
