пока это переносит нас из подвластного воле познания одних отношений в эстетическое созерцание и тем подымает нас на высоту безвольного субъекта познания, — до тех пор то, что действует на нас, есть прекрасное, а то, что возбуждается в нас, есть чувство красоты. Но если те самые предметы, образы которых, полные значения, манят нас к чистому созерцанию, если они находятся во враждебном отношении к человеческой воле вообще, как она выражается в своей объектности — человеческом теле, ей противоборствуют, грозят ей своим неодолимым превосходством, или своим неизмеримым величием принижают ее до ничтожества; и если зритель между тем не обращает внимания на это надвигающееся враждебное отношение к его воле, а сознательно отворачивается от него, хотя и воспринимает и сознает его; если он, насильно отрешаясь от своей воли и ее отношений и отдаваясь исключительно познанию, как чистый безвольный субъект спокойно созерцает эти страшные для воли предметы, воспринимая только их идею, чуждую всякому отношению, и потому охотно останавливается на их созерцании и этим возвышается над самим собою, над своею личностью, над своим хотением и всяким хотением, — тогда наполняет его чувство возвышенного, он находится в состоянии подъема, а потому и тот предмет, который вызывает такое состояние, тоже называют возвышенным. Таким образом, то, что отличает чувство возвышенного от чувства прекрасного, заключается в следующем: при красоте чистое познание без борьбы одерживает верх, потому что красота объекта, т. е. свойство его, облегчающее познание его идеи, без сопротивления и потому незаметно устраняет из сознания волю и отбывающее ей службу познание отношений и обращает это сознание в чистый субъект познания, так что не остается даже никакого воспоминания о воле; наоборот, при возвышенном это состояние чистого познания достигается только путем сознательного и насильственного отрешения от признанных неблагоприятными отношений этого объекта к воле, путем свободного и сознательного возвышения над волей и над относящимся к ней познанием. Этого возвышения надо не только сознательно достигнутого и удержать его, и поэтому оно сопровождается постоянным воспоминанием о воле, но не о частном, индивидуальном волении, каковы страх или желание, а о
выразил блаженный Августин: „рощи предоставляют чувствам воспринимать их различные формы, которыми прекрасен строй этого видимого мира, так что, не будучи в состоянии знать, они взамен этого имеют вид, будто хотят быть познанными“ (De civ. Dei. XI, 27).
