в первом качестве их называли реальными вещами, а в последнем — только представлениями κατ’ εξοχην. Эта общепринятая точка зрения, как известно, называется реализмом. С наступлением новой философии ей противостал идеализм, и он получал все более и более преобладания. Сперва представленный Мальбраншем и Беркли, он был возведен Кантом на степень трансцендентального идеализма, который делает понятным сочетание эмпирической реальности вещей с их трансцендентальной идеальностью. Согласно с ним, Кант в Критике чистого разума между прочим выражается так: «я понимаю под трансцендентальным идеализмом всех явлений систему, в силу которой мы рассматриваем всю совокупность их только как представления, а не как вещи в себе». И далее, в примечании: «само пространство — не что иное, как представление; следовательно то, что находится в нем, должно заключаться в представлении, и в пространстве нет ничего, кроме того, что в нем действительно представляется». (Критика четвертого паралогизма трансценд. психологии, стр. 369 и 375 первого издания). Наконец, в приложенном к этой главе «рассуждении» говорится: «если я устраню мыслящий субъект, то должен будет отпасть весь физический мир, ибо он не что иное, как явление в чувственности нашего субъекта и известный вид представлении последнего». В Индии, как в браманизме, так и в буддизме, идеализм является даже догматом народной религии, и только в одной Европе он, вследствие существенно и неизбежно реалистического иудейского мировоззрения, парадоксален. Но реализм не замечает, что так называемое бытие реальных вещей в сущности безусловно не что иное, как наличность в представлении, или, если уж только непосредственно-данное в сознании субъекта называть наличностью в представлении κατ’ εντελεχειαν, то это бытие — лишь возможная наличность в представлении, κατα δυναμιν; реализм не замечает, что объект вне своего отношения к субъекту уже больше не объект и что, если отнять это отношение у него или абстрагировать от него, то сейчас же уничтожится и все объективное существование.
Лейбниц несомненно чувствовал обусловленность объекта субъектом, но все-таки не мог освободиться от мысли, что объекты существуют сами в себе, независимо от своего отношения к субъекту, т. е. независимо от наличности в представлении. Он сначала признавал, что параллельно миру представления протекает совершенно подобный ему мир объектов самих в себе, который однако связан с первым не прямо, а только внешним образом, посредством предустановленной гармонии, — очевидно, са-
