самые низкие ступени объектности воли, — а именно, тяжесть, сцепление, косность, твердость, эти общие свойства камня, эти первые, самые простые, самые глухие видимости воли, генерал-басы природы, — и затем, наряду с ними, свет, который во многих отношениях является их противоположностью. Даже на этой глубокой ступени объектности воли мы уже видим, как сущность ее выражается в раздоре: ведь собственно борьба между тяжестью и косностью служит единственным эстетическим содержанием изящной архитектуры; самыми разнообразными способами вызвать вполне ясное проявление названной борьбы — вот задача этого искусства. Оно решает ее тем, что преграждает этим неодолимым силам кратчайший путь к удовлетворению и задерживает их на окольном пути, отчего борьба становится продолжительнее и неисчерпаемое стремление обеих сил проявляется разнообразными способами.
Вся масса строения, предоставленная своей первоначальной склонности, была бы простой грудой, связанной возможно крепче с земным шаром, к которому тяжесть (чем в данном случае является воля) беспрестанно влечет и которому косность (тоже объектность воли) противится. Но именно этой склонности, этому стремлению зодчество отказывает в непосредственном удовлетворении и предоставляет лишь косвенное, на окольных путях. Так, например, балка может давить на землю только через посредство столба; свод должен сам себя поддерживать и лишь через посредство устоев может он удовлетворять свое стремление к земной массе и т. д. Но именно на этих вынужденных окольных путях, именно благодаря этим стеснениям, раскрываются во всей своей ясности и многоразличии присущие грубой каменной массе силы: и дальше этого чисто-эстетическая цель зодчества идти не может. Поэтому красота строения заключается в явной целесообразности каждой части, — и не для внешней, произвольной цели человека (постольку здание относится к утилитарной архитектуре), а непосредственно для поддержания целого, к которому расположение, величина и форма каждой части должны находиться в таком необходимом соотношении, чтобы, в случае возможного удаления какой-нибудь одной части, неминуемо рушилось и целое. Ибо лишь тогда, когда каждая часть выдерживает именно столько, сколько она может выдержать, и всякая находит себе опору именно там и именно так, где и как ей должно, — лишь тогда раскрывается до полной очевидности то состязание, та борьба между косностью и тяжестью, которые составляют жизнь, в которых проявляется воля
