таются только события мировой или библейской истории. Следовало бы сначала подумать о том, что внутренняя значительность какого-нибудь действия совершено отлична от внешней и обе часто расходятся между собой. Внешняя значительность — это важность действия по отношению к результатам его для реального мира и в мире: т. е. мерилом здесь служит закон основания. Внутренняя значительность — это глубина прозрения в идею человечества; она раскрывается тем, что на свет выходят редко проявляющиеся стороны этой идеи, и определенно и ясно выраженные индивидуальности, в силу целесообразного сочетания обстоятельств, развивают свои характерные черты. Только внутреннюю значительность ведает искусство: внешняя — принадлежит истории. Обе они совершеннно независимы друг от друга, могут проявляться вместе, но могут и существовать каждая в отдельности. Действие, в высшей степени важное для истории, может по своей внутренней значительности быть очень обыденным и простым; и наоборот, какая-нибудь сцена из посведневной жизни может иметь глубокий внутренний смысл, если в ней, в ярком и полном освещении, проявляются в самых сокровенных изгибах человеческие индивидуумы, человеческие поступки и желания. Точно также, при очень различной внешней значительности, внутренняя может быть совершенно одинаковой: так, например, с точки зрения последней, все равно, спорят ли министры над ландкартой из-за государств и народов или мужики в кабаке отстаивают друг перед другом свои права за игральными картами и костями, — как безразлично, играть ли в шахматы золотыми или деревянными фигурами. Да и кроме того, сцены и происшествия, наполняющие жизнь стольких миллионов людей, их дела и нравы, их горе и радость уже поэтому одному достаточно важны для того, чтобы служить предметом искусства, и в своем богатом многообразии они должны представлять достаточный материал для развития многосторонней идеи человечества. Даже самая летучесть мгновения, задержанного искусством в подобной картине (теперь называемой жанром), производит тихое, своеобразно-трогательное впечатление: ибо закрепить в долговечной картине мимолетный и беспрерывно меняющийся мир, закрепить его в частных событиях, однако заступающих целое, — вот заслуга живописи, которой она как будто останавливает самый полет времени, вознося частное к идее его рода. Наконец, исторические и внешне-значительные сюжеты живописи имеют часто тот недостаток, что как раз значительное в них не может быть изображаемо наглядно, а должно привносить-
