чего действия, как тем, что наша представляющая способность, существенно связанная с временем, получила от этого то свойство, благодаря которому мы внутренне сопровождаем каждый регулярно возвращающийся звук и как бы вторим ему. Вот почему ритм и рифма отчасти приковывают наше внимание, побуждая нас охотнее следить за повествуемым; отчасти же, благодаря им, в нас возникает слепое, предшествующе всякому суждению согласие с повествуемым, отчего последнее приобретает известную эмфатическую, независимую от всяких доводов убедительность.
Ввиду общности материала, которым пользуется поэзия для передачи идей, т. е. общности понятий, пределы ее сферы очень широки. Она может изображать всю природу, идеи всех ступеней, потому что, в соответствие с передаваемой идеей, прибегает то к описательному, то к повествовательному, то непосредственно к драматическому изображению. Если однако в изображении низших ступеней объектности воли изобразительное искусство по большей части превосходит ее, потому что бессознательная, а также чисто-животная природа раскрывает почти всю свою сущность уже в едином, хорошо подмеченном моменте, — то, напротив, человек, поскольку он выказывается не одним лишь обликом своим и выражением лица, но и цепью поступков и сопутствующих им аффектов и мыслей, — человек составляет главный объект поэзии, с которой в этом отношении не сравнится никакое другое искусство, так как ей приходит здесь на помощь поступательное движение, чуждое искусствам изобразительным.
Итак, раскрытие той идеи, которая является высшей ступенью объектности воли, изображение человека в связной цепи его стремлений и поступков, — вот что служит великим замыслом поэзии. Правда, знакомят с человеком и опыт, и история; но чаще знакомят они с людьми, чем с человеком, т. е. они скорее дают эмпирические сведения о взаимных отношениях людей (из чего каждый извлекает правила для собственного руководства), чем позволяют глубоко заглянуть во внутреннюю сущность человека. Правда, и она вовсе не остается для них замкнутой; но всякий раз, когда то, что раскрывается нам в истории или в собственном опыте, есть самая сущность человечества, — то и мы в своей области, и историки в своей, воспринимаем это уже глазами художника, уже поэтически, т. е. в идее, а не в явлении, во внутреннем существе, а не в отношениях. Собственный опыт служит неизбежным условием для понимания поэзии, как и истории, потому что он является как бы словарем того
