гораздо медленнее, не отличаясь притом каждый сам по себе самостоятельной связью. Тяжелее всех движется низкий бас, представитель грубейшей массы: его повышение и понижение совершается только по большим ступеням, на терцию, кварту, квинту, а никак не на секунду, — разве когда это бас, перемещенный двойным контрапунктом. Это медленное движение присуще ему и в физическом отношении: быстрой рулады или трели в нижнем регистре нельзя себе даже и вообразить. Быстрее, однако еще без мелодической связности и выразительного последования, движутся более высокие сопровождающие голоса, которые протекают параллельно животному миру. Не связанное течение и закономерная определенность всех сопровождающих голосов аналогичны тому факту, что во всем неразумном мире, от кристалла и до совершеннейшего животного, ни одно существо не обладает действительно связным сознанием, которое бы делало его жизнь осмысленным целым, и ни одно существо не знает последовательности духовных развитий, ни одно не совершенствуется в организации, а все существует равномерно во всякое время таким, каково оно по своему роду, определяемое твердым законом. — Наконец, в мелодии, в главном высоком голосе, который поет, руководит целым и в нестесненном произволе развивается с начала до конца в беспрерывной, многозначительной связи единой мысли, и изображает целое, — в этом голосе я узнаю высшую ступень объективации воли, осмысленную жизнь и стремление человека. Подобно тому как человек один, будучи одарен разумом, постоянно смотрит вперед и оглядывается назад, на путь своей действительности и бесчисленных возможностей, и таким образом осуществляет осмысленное и оттого цельное жизненное поприще, — так, в соответствие с этим, мелодия одна имеет от начала до конца многозначительную и целесообразную связность. Она, таким образом, рассказывает историю освещенной сознанием воли, отпечаток которой в действительности есть ряд ее деяний; но она говорит больше: она раскрывает интимную историю воли, живописует всякое побуждение, всякое стремление, всякое движение ее, все то, что разум объединяет под широким и отрицательным понятием чувства и чего он не в силах уже воспринять в свои абстракции. Поэтому всегда и говорили, что музыка — язык чувства и страсти, как слова — язык разума: уже Платон определяет ее как «движение мелодий, подражающее волнениям души» (De leg. VII); и Аристотель говорит: «почему музыкальные ритмы и мелодии, будучи простыми звуками, тем не менее оказываются похожими на душевные состояния?» (Probl. с. 19).
