ном чувстве, — а в разуме, в виде отвлеченных понятий, мучительных мыслей, от которых вполне свободно животное, живущее только в настоящем и, следовательно, в завидной беспечности.
Указанная зависимость человеческой способности обсуждения от умения абстрактно мыслить, — а следовательно и судить и умозаключать, по-видимому, и была тем обстоятельством, которое побудило как Декарта, так и Спинозу отождествить решения воли со способностью утверждения и отрицания (способность суждения); из чего Декарт вывел, что воля (у него индифферентно-свободная) ответственна и за всякое теоретическое заблуждение; Спиноза, напротив, утверждал, что воля так же необходимо определяется мотивами, как суждение — основаниями[1]; последний взгляд, впрочем, правилен, но правилен как верное заключение из ложных посылок.
Выясненная разница в способах того, как животное и человек управляются мотивами, распространяет свое влияние на существо обоих очень далеко и составляет самую главную часть того, глубокого и очевидного различия, которое существует между характерами их бытия. В то время как для животного мотивом служит всегда только наглядное представление, человек стремится этот род мотивации совершенно исключить и подчинить себя единственно абстрактным представлениям, отчего он возможно выгоднее пользуется своим преимуществом разума и, независимый от минуты, не избирает и не избегает преходящего наслаждения или боли, а обдумывает результаты того и другой. В большинстве случаев, за исключением только совершенно незначительных поступков, нас определяют отвлеченные, мысленные мотивы, а не впечатления настоящего. Вот почему каждое отдельное лишение в данную минуту для нас довольно легко, а всякое отречение страшно тяжело: ведь первое касается только мимолетного настоящего, а последнее относится к будущему и поэтому заключает в себе бесчисленные лишения, для которых оно служит эквивалентом. Причина нашего страдания, как и нашей радости, коренится поэтому большей частью не в реальных обстоятельствах, а только в отвлеченных мыслях: это именно они ложатся на нас часто невыносимым бременем, вызывают муки, в сравнении с которыми ничтожны все страдания животного мира, так как эти муки иногда заглушают даже физическую боль; мало того, при сильных душевных страданиях мы причиняем себе физические муки только для того, чтобы от первых отвлечь вни-
- ↑ Cart. medit. 4. — Spin. Eth. P. II, prop. 48 et. 49, caet.
