через самого себя впросак, так как он всегда знает, чего может ждать от себя. На его долю часто будет выпадать радость — чувствовать свои силы, и редко испытает он боль напоминания о собственной слабости, т. е. унижение, которое быть может служит причиной самых великих душевных страданий; вот почему гораздо легче переносить сознание своей неудачливости, чем своей неумелости.
Если мы таким образом вполне позна́ем свои силы и слабость, то мы не станем и пытаться обнаруживать способности, которых у нас нет, — мы не будем играть фальшивой монетой, потому что такой обман в конце концов все-таки не достигает своей цели. В самом деле: так как весь человек — только проявление своей воли, то не может быть ничего нелепее, как, исходя из рефлексии, желать быть другим, чем мы в действительности, — ведь этим воля прямо противоречит самой себе. Подражание чужим свойствам и особенностям гораздо позорнее, чем ношение чужого платья, ибо это значит выносить самому себе приговор в собственном ничтожестве. Познать свои собственные наклонности и всякого рода задатки, познать их неизменные границы — вот самый верный в этом отношении путь, для того чтобы достигнуть возможно-бо́льшего довольства собою. Ибо к внутреннему миру приложимо то же, что и ко внешним явлениям: именно, нет для нас более действительного утешения, чем полное убеждение в безусловной неизбежности. Нас не так угнетает разразившееся несчастье, как мысль о тех средствах, которыми оно могло бы быть отклонено; вот почему самое действительное средство для нашего успокоения — это смотреть на совершившееся с точки зрения необходимости: с этого пункта все случайное является орудием миродержавной судьбы, и мы видим, что разразившееся горе неминуемо вызвано столкновением внутренних и внешних обстоятельств, — т. е. мы исповедуем фатализм. Мы ропщем и неистовствуем, в сущности, только до тех пор, пока у нас есть надежда оказать этим влияние на других или побудить самих себя к неслыханному напряжению. Но и дети, и взрослые очень хорошо успокаиваются, как только они поймут, что уж ничего нельзя поделать:
|
ϑυμον ενι στηϑεσσι φιλον δαμασαντες αναγκῃ… |
Мы похожи на пойманных слонов, которые несколько дней страшно борются и бушуют, пока не увидят, что это бесплодно: тогда они, навсегда укрощенные, сразу и спокойно подставляют
