Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. I (1910).pdf/499

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 317 —


свой затылок под ярмо. Мы — как царь Давид, который, покуда его сын был еще жив, неотступно осаждал Иегову своими мольбами, извивался в отчаянии; но как только сын умер, он больше не думал о нем. Вот почему бесчисленные хронические горести, — например, увечье, нищета, низкое положение в обществе, безобразие, отвратительное жилище, переносятся очень и очень многими вполне равнодушно и даже, как зажившие раны, больше не чувствуются, — только потому, что такие люди сознают всю внутреннюю или внешнюю неизбежность своей доли; между тем как более счастливые не понимают, как можно это переносить. Ничто не примиряет столь прочно и с внешней, и с внутренней необходимостью, как ясное понимание ее. Если мы однажды навсегда ясно поняли как свои хорошие качества и силы, так и свои недостатки и слабости, если мы поставили перед собою соответственную им цель и отказались от недосягаемого, то это вернее всего (поскольку это допускает наша индивидуальность) предохранит нас от самого горького из всех страданий — недовольства самим собою, которое бывает неизбежным результатом непонимания собственной индивидуальности, ложного самомнения и вытекающей из него заносчивости. К горькому объекту предлагаемого самопознания отлично применимы стихи Овидия:

Лучший спаситель души, кто оковы с груди угнетенной
Сразу сорвал и однажды навеки всю боль пережил.

Вот что я хотел сказать о приобретенном характере. Он, правда, важен не столько для этики в собственном смысле, сколько для практической жизни; но анализ его, как третьей разновидности, необходимо поставить наряду с анализом умопостигаемого и эмпирического характеров; а несколько дольше остановиться на выяснении последних двух мы должны были для того, чтобы показать, как воля во всех своих проявлениях подчинена необходимости, — между тем как сама по себе она может быть названа свободной и даже всемогущей.

§ 56.

Эта свобода, это всемогущество, обнаружением и отпечатком которых служит весь видимый мир, их проявление, последовательно развивающееся согласно тем законам, какие влечет за собою форма познавания, — эта свобода может обнаруживаться еще и иначе, — и к тому же там, где перед ней, в ее совершеннейшем проявлении, раскрывается вполне адекватное познание ее собственной