|
В жизненных дебрях, средь скольких тревог и угроз, |
Жизнь большинства людей — только постоянная борьба за самое это существование, и они заранее уверены, что выйдут из нее побежденными. И то, что заставляет их упорствовать в этой трудной битве, есть не столько любовь к жизни, сколько страх смерти, которая однако неизбежно стоит за кулисами и каждое мгновение может войти. Самая жизнь — это море, полное водоворотов и подводных камней, которых человек избегает с величайшей осторожностью и усердием, хотя он и знает, что если ему даже удается, при всем напряжении и искусстве, пробиваться через них, то это и приближает его с каждым шагом к величайшему, полному, неизбежному и непоправимому кораблекрушению — смерти; он знает, что прямо на нее держит он свой путь, что она — конечная цель томительного плавания и страшнее для него, чем все утесы, которых он миновал.
Но в то же время замечательно следующее: с одной стороны, жизненные невзгоды и муки легко могут возрасти до того, что самая смерть, в уклонении от которой состоит вся жизнь, становится желанной и человек добровольно устремляется к ней, — а с другой стороны, лишь только нужда и страдания дают человеку отдых, сейчас же так близко подходит скука, что он непременно должен как-нибудь «проводить время». То, что занимает всех живущих и поддерживает их в движении, — это стремление к бытию. Но с бытием, когда оно для них обеспечено, они не знают что делать: вот почему второе, что приводит их в движение, — это стремление освободиться от бремени бытия, сделать его нечувствительным, «убить время», т. е. избегнуть скуки. Оттого мы и видим, что почти все люди, застрахованные от нужды и забот, сбросив с себя другие тягости, становятся после этого в тягость самим себе и считают выигрышем каждый проведенный час, т. е. каждый вычет из той самой жизни, которую они до сих пор всеми силами пытались продлить возможно больше. Скука же далеко не маловажное зло: она в конце концов налагает на лицо печать настоящего отчаяния. Это она делает то, что существа, столь мало любящие друг друга, как люди, все-таки очень ищут друг друга, и это она, значит, становится источником общественности. Против нее, как и против других общественных бедствий, всюду принимаются официальные меры, уже в силу одной государственной мудрости, потому что это зло, как и его противоположная крайность — го-
