|
Aequam memento rebus in arduis |
Но мы по большей части замыкаемся от той, подобной горькому лекарству истины, что страдание свойственно самой жизни и потому не вторгается к нам извне, а каждый в себе самом носит его неиссякаемый источник. Мы приискиваем для нашего вечного спутника-страдания какую-нибудь отдельную внешнюю причину, как будто нам нужен предлог, — подобно тому как свободный творит себе кумира, чтобы иметь над собою господина. Ибо неутомимо переходим мы от желания к желанию, и хотя всякое достигнутое удовлетворение, как ни много обещало оно, нас не удовлетворяет, а, напротив, обыкновенно встает перед нами укоризной и заблуждением, — мы все-таки не видим, что черпаем решетом Данаид и спешим все к новым и новым желаниям:
Мнится нам: лучше всего то, чего ищем напрасно; |
Так либо продолжается до бесконечности, либо (что бывает реже и что̀ предполагает уже известную силу характера) продолжается до тех пор, пока мы не придем к такому желанию, которое не может быть удовлетворено и которым однако нельзя поступиться. В последнем случае мы точно обретаем то, чего искали, — именно нечто такое, на что мы, вместо собственного существа, можем каждую минуту сетовать как на источник своих страданий и что ссорит нас с нашей судьбой, но зато примиряет с нашей жизнью, так как опять исчезает сознание, что страдание присуще самой этой жизни и что действительное удовлетворение невозможно. В результате такого миросозерцания является слегка меланхолическое настроение: человек постоянно влачит с собою одно великое страдание и оттого презрительно относится ко всем меньшим горестям или радостям; следовательно, это уже более достойное явление, чем вечная погоня за новыми и новыми призраками, — что гораздо обычнее.
Всякое удовлетворение, или то, что обычно называют счастьем, в действительности всегда имеет лишь отрицательный,
- ↑ Помни, что в трудных обстоятельствах надо хранить спокойствие души, равно как в счастии — обуздывать чрезмерный восторг.
