шаемое никаким познанием, — такое, каким оно вообще наполняет жизнь людей. Ввиду того, что уже тело человека есть объектность воли, как она проявляется на данной ступени и в данном индивидууме, то его во времени развивающееся хотение служит как бы парафразой тела, уяснением смысла целого и его частей, служит иным способом выражения той самой вещи в себе, проявление которой есть уже самое тело. Поэтому мы могли бы вместо утверждения воли говорить и утверждение тела. Основное содержание всех разнообразных волевых актов — это удовлетворение потребностей, которые неотделимы от существования тела в его здоровом состоянии, уже в нем имеют свое выражение и могут быть сведены к сохранению индивидуума и продолжению рода. Но через это косвенным путем приобретают власть над волей самые различные мотивы и вызывают разнообразнейшие волевые акты. Каждый из этих актов служит лишь пробой, образчиком проявляющейся здесь воли вообще: какого рода эта проба, какую форму имеет и сообщает ей мотив, это не существенно, — здесь дело только в том, что вообще хочется и с какою силой. Воля может проявляться только при наличности мотивов, подобно тому как глаз обнаруживает свою зрительную силу только при свете. Мотив вообще стоит перед волей, как многообразный Протей: он всегда сулит полное удовлетворение, утоление волевой жажды; но как только его исчерпаешь, он сейчас же принимает другую форму и в ней опять волнует волю — всегда сообразно степени ее силы и ее отношению к познанию; а эта степень и отношение и обнаруживаются, как эмпирический характер, именно при посредстве таких проб и образцов.
С наступлением сознания человек сейчас же находит себя волящим, и обыкновенно его познание навсегда остается в соотношении к его воле. Он старается в совершенстве познать сперва объекты своего хотения, а потом — средства к достижению их. После этого он уже знает, что̀ ему надо делать, и к другому знанию обыкновенно не стремится. Он действует и добивается: сознание, что он постоянно трудится для целей своего хотения, поддерживает и бодрит его; мысли его обращены на выбор средств. Такова жизнь почти всех людей: они хотят, знают чего хотят, стремятся к этому с такою мерой удачи, какая нужна для того, чтобы спасти их от отчаяния, и с такою мерой неудачи, — чтобы спасти их от скуки и ее последствий. Это порождает в них известную бодрость или, по крайней мере, спокойствие, в котором богатство или бедность собственно ничего не меняют:
