и вину; он не видит этого и требует, чтобы тот самый индивидуум, который совершил вину, потерпел и муку. Поэтому-то большинство людей и потребует, чтобы человек, который обладает очень высокой степенью злобы (какую однако можно было бы найти у многих, но только не в сочетании с другими свойствами, как у него) и который значительно превосходит остальных необыкновенной силой духа и вследствие этого насылает несказанные страдания миллионам других, например, в качестве всемирного завоевателя, — большинство людей, говорю я, потребует, чтобы подобный человек когда-нибудь и где-нибудь искупил все эти страдания такою же мерой собственного горя; ибо они не понимают, что, сами в себе, мучитель и мученик — одно и что та воля, благодаря которой они существуют и живут, есть та самая воля, которая проявляется и в этом человеке, именно в нем достигая самого явственного обнаружения своей сущности, и которая одинаково страдает как в угнетенных, так и в угнетателе, — и в последнем даже еще сильнее, в той мере, в какой его сознание яснее и глубже, а воля страстнее. А то, что более глубокое, освобожденное от principii individuationis познание, из которого вытекают всякая добродетель и благородство, не питает помыслов, требующих возмездия, — это показывает уже христианская этика, которая решительно запрещает всякое воздаяние злом за зло и отводит царство вечного правосудия в область вещи в себе, отличную от мира явлений. («Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь». К Рим. 12, 19).
Есть в человеческой природе гораздо более поразительная, но зато и более редкая черта: она характеризует собою стремление перенести вечное правосудие в область опыта, т. е. индивидуации, и в то же время указывает на предчувствие того, что, как я выразился выше, воля к жизни разыгрывает свою великую трагедию и комедию на собственный счет и что одна и та же воля живет во всех явлениях; эта черта состоит в следующем. Мы видим иногда, как великая несправедливость, которую испытал человек лично или даже пережил в качестве свидетеля, столь глубоко возмущает его, что он сознательно отдает свою жизнь на верную гибель, для того чтобы отомстить виновнику этой неправды. Мы видим, например, что он в течение целого ряда лет разыскивает какого-нибудь могущественного тирана, наконец — убивает его и сам умирает на эшафоте, который он предвидел и которого часто даже не пытался избегнуть, потому что жизнь сохранила для него цену лишь как средство к
