пример этого последнего приводили логическое, само себя уничтожающее противоречие. Но при ближайшем рассмотрении мы убеждаемся, что абсолютное ничто, действительное nihil negativum, даже и не мыслимо, а каждое nihil этого рода, рассматриваемое с более высокой точки зрения или подведенное под более общее понятие, всегда оказывается опять-таки лишь nihil privativum. Каждое ничто есть ничто лишь постольку, поскольку оно мыслимо по отношению к чему-нибудь другому и поскольку уже предполагает это отношение, а следовательно — и это другое. Даже логическое противоречие есть лишь относительное ничто. Оно не есть нечто разумно мыслимое, — но это еще не значит, что оно есть абсолютное ничто. Ибо оно есть сопоставление слов, пример немыслимого, необходимый в логике для установления законов мышления; оттого, если для этой цели прибегают к такому примеру, то сохраняют бессмыслицу, как нечто положительное и искомое, а через смысл, как отрицательное, перепрыгивают. Таким образом, всякое nihil negativum, или абсолютное ничто, если его подчинить высшему понятию, является простым nihil privativum, или относительным ничто, которое всегда может обменяться знаками с тем, что́ оно отрицает, так что последнее может мыслиться, как отрицание, само же оно — как положительное. С этим согласуется и результат трудного диалектического исследования, которому Платон в Софисте (стр. 277—287, Bip.) подвергает ничто: «когда мы покажем, что природа другого существует и разделена и попеременно рассеяна во всех существах, тогда часть ее, противоположную тому, что есть чье-либо сущее, мы решимся назвать в действительности не сущим (μη ον)».
То, что всеми принимается как положительное, что мы называем существующим и отрицание чего выражается понятием ничто в самом общем его значении, — это и есть мир представления, который, как я показал, служит объектностью воли, ее зеркалом. Эта воля и этот мир есть и мы сами, и к нему относится представление вообще, как одна из его сторон: формой этого представления являются пространство и время, и потому все существующее для этой точки зрения должно существовать где-нибудь и когда-нибудь. Отрицание, упразднение, переворот воли есть в то же время и упразднение, исчезновение мира, ее зеркала. Если мы не видим ее больше в этом зеркале, то мы тщетно спрашиваем, куда она удалилась, и сетуем, потому что у нее нет уже больше где и когда, — она обратилась в ничто.
Противоположная точка зрения, если бы она была для нас возможна, переменила бы знаки, и существующее для нас ока-
