ленной формы, кроме способности к рефлексии вообще, сущность которой есть образование понятий, т. е. абстрактных, не интуитивных представлений, — что̀ и составляет единственную функцию разума, как я это показал в первой книге моего главного сочинения. Поэтому я требую, чтобы из двенадцати категорий одиннадцать вышвырнули за окно и удержали только категорию причинности, не забывая при этом, что ее деятельность уже служит условием эмпирического воззрения, которое поэтому не чувственно, а интеллектуально, и что созерцаемый таким образом предмет, объект опыта, тождествен с представлением, от которого должна быть отличаема только вещь в себе.
Из повторенного в различные возрасты жизни изучения «Критики чистого разума» я вынес, касательно источника трансцендентальной логики, следующее убеждение, которое ввиду его важности для ее уразумения я и сообщаю здесь читателям. Открытием, основанным на объективном постижении и высшей степени человеческого глубокомыслия, является лишь то aperçu Канта, что пространство и время познаются нами a priori. Обрадованный этим счастливым кладом, Кант решил вести найденную рудоносную жилу и дальше, причем излюбленная им архитектоническая симметрия дала ему путеводную нить. Подобно тому как в основе эмпирической интуиции он нашел обусловливающую ее чистую интуицию a priori, точно также, полагал он, и в основе эмпирически приобретенных понятий должны в нашей познавательной способности лежать, в качестве их условий, известные чистые понятия, и таким образом действительное, эмпирическое мышление становится возможным, лишь благодаря чистому мышлению a priori, которое, однако, не обладает само по себе никакими предметами, но должно заимствовать их из интуиции. И подобно тому как трансцендентальная эстетика даст априорную основу для математики, должна существовать такая же основа и для логики; и таким образом, трансцендентальная эстетика получает свое симметрическое pendant в трансцендентальной логике. С этого момента Кант перестает действовать непредвзято, он уже больше не наблюдатель только и исследователь происходящего в сознании, а руководствуется известным предположением и стремится к определенной цели, — именно, он хочет найти то, что заранее предположил, и таким образом над столь счастливо открытой им трансцендентальной эстетикой надстроить, в виде второго этажа, аналогичную ей и симметрически ей соответствующую трансцендентальную логику. Тут он нападает на таблицу суждений, из которой — плохо ли,
