Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. I (1910).pdf/649

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 467 —

однако, рассеивается, если стать на указанную мною точку зрении, причем здесь более, чем где бы то ни было, выступает на свет преднамеренность всей кантовской методы и его предвзятое решение найти то, что отвечало бы аналогии и могло бы послужить архитектонической симметрии: это доходит здесь прямо до комизма. Ибо, ставя наряду с эмпирическими схемами (т. е. представителями в фантазии наших действительных понятий) схемы чистых, т. е. лишенных содержания, понятий рассудка (категорий), он упускает из виду, что в последнем случае схематизм совершенно не отвечает своему назначению. Ведь назначение схематизма при эмпирическом (действительном) мышлении всецело обусловливается материальным содержанием понятий: так как эти понятия отвлечены от эмпирической интуиции, то мы ориентируемся и поддерживаем себя в абстрактном мышлении тем, что нет-нет, да бросим время от времени мимолетные ретроспективные взгляды на интуицию, из которой заимствованы эти понятия, дабы удостовериться, что наше мышление не ушло слишком далеко от реальной почвы. Но уже самая эта операция необходимо предполагает, что занимающие нас понятия возникли из интуиции и представляют собою не более, как ретроспективный взгляд на их материальное содержание, — простое вспомогательное средство в нашей слабости. При понятиях же a priori, как не имеющих еще никакого содержания, в этой операции, очевидно, нет нужды: ибо они возникают не из интуиции, привходят к ней изнутри, лишь из нее получая свое содержание, и следовательно не содержат еще ничего такого, на что могла бы обращаться ретроспекция. Я потому так распространяюсь об этом, что здесь перед нами раскрывается внутренний механизм кантовского философствования, состоящий в том, что сделав счастливое открытие обеих форм интуиции a priori, Кант стремится отыскать аналогичный априорный элемент для всякого определения нашего эмпирического познания и, наконец, в схематизме, распространяет эту аналогию даже на простой психологический факт, причем кажущиеся глубокомыслие и трудность изложения служат к тому, чтобы скрыть от читателя совершенную бездоказательность и произвольность этой теории, — в самом деле, расчет верен: кто проникнет наконец в смысл подобного изложения, тот легко примет добытое с таким трудом уразумение за сознание истинности дела. Если бы Кант действовал здесь так же непредвзято и объективно, как при открытии априорных форм интуиции, то он нашел бы, что то, что привходит к чистой интуиции (пространству и времени), когда она