мерности дают в руки все нити, приводящие в движение пеструю игру наглядного мира. Если бы Кант высказал отчетливо это высшее основоположение своего метода и последовательно провел его, если бы, по меньшей мере, он ясно отделил интуитивное от абстрактного, то нам не нужно было бы бороться с неразрешимыми противоречиями и путаницами. Между тем из способа, каким он разрешает свою задачу, явствует, что это основоположение его метода представлялось ему лишь в весьма смутных очертаниях, так что о нем приходится догадываться лишь из тщательного изучения его философии.
Что касается до самой указанной методы и основной максимы Канта, то она имеет многое за себя и представляет блестящую мысль. Уже сущность всякой науки состоит в том, что мы охватываем бесконечное разнообразие наглядных явлений под сравнительно немногими отвлеченными понятиями и располагаем их в известную систему, которая дает нам возможность всецело овладевать этими явлениями, объяснять прошлое и предсказывать будущее. Отдельные же науки делят между собой громадную область явлений по различным, специальным видам последних. И вот у Канта явилась смелая и счастливая мысль — выделить существенное в понятиях, как таких, независимо от их содержания, чтобы из найденных таким образом форм всякого мышления определить и то, что существенно в наглядном познании и, следовательно, в мире явлений вообще: и так как это существенное было бы найдено a priori — в силу необходимости этих форм мышления — то оно было бы субъективного происхождения и как раз отвечало бы целям Канта. Однако, прежде чем идти дальше, надо было разобрать, в каком отношении стоит рефлексия к наглядному познанию (что, разумеется, предполагает оставленное Кантом без внимания различение той и другого), — каким образом она передает и заступает интуицию, — вполне ли чисто, или, благодаря вступлению в свойственные ей (рефлексии) формы, в измененном и отчасти неузнаваемом виде; определяется ли форма абстрактного, рефлективного познания более формой наглядного познания или присущими самому рефлективному познанию свойствами, так что весьма разнородное для интуитивного познания становится неразличимым для рефлективного, и наоборот, различия, находимые рефлективным познанием, вытекают из него же и никоим образом не указывают на аналогичные различия в интуитивном познании. В результате такого исследования выяснилось бы, что наглядное познание испытывает при своем претворении в рефлексию такие же изменения, как пища при ас-
