весьма длинной аргументации можно во всяком случае свести к следующим положениям. Граничить друг с другом — значит иметь общими взаимно-крайние пункты: следовательно, граничить друг с другом могут только два протяженные, а не два неделимые тела (иначе они были бы одно), т. е. только линии, а не простые точки. Это с пространства переносится и на время. Как между двумя точками всегда есть еще линия, так между двумя «теперь» всегда есть еще время. И вот оно-то и является временем изменения в том случае, если в первом «теперь» есть одно состояние, а во втором — другое. Это время, как и всякое иное, делится до бесконечности; следовательно, то, что изменятся, проходит в нем бесконечно-много степеней, по которым из первого состояния постепенно вырастает второе. В общепонятных выражениях можно это так пояснить: между двумя последовательными состояниями, различие которых ясно для наших чувств, лежат всегда еще несколько других, различие которых неуловимо для нашего восприятия, ибо вновь наступающее состояние, для того чтобы его можно было чувственно воспринять, должно достигнуть известной степени, или величины. Поэтому, ему предшествуют более слабые степени, или меньшие протяжения, и пробегая их, оно постепенно вырастает. Эти степени, взятые вместе, мыслятся нами под именем изменения, и время, которое они наполняют, и есть время изменения. Применим это к телу, получившему толчок: ближайшее действие — известное колебание его внутренних частиц, через которое импульс разрастается и которое после этого обращается во внешнее движение. Из бесконечной делимости времени Аристотель совершенно правильно заключает, что все, наполняющее последнее — следовательно, и каждое изменение, т. е. переход из одного состояния в другое, тоже должно быть бесконечно делимо, и таким образом все, что возникает, на самом деле слагается из бесконечных частей, т. е. всегда происходит постепенно, а не вдруг. Из указанных основоположений, выясняющих постепенность возникновения каждого движения, Аристотель, в последней главе этой книги, делает важное заключение, что ничто неделимое, следовательно, ни одна простая точка, не может двигаться. С этим очень гармонирует кантовское объяснение материи, по которому она — «подвижное в пространстве».
Этот впервые установленный и доказанный Аристотелем закон непрерывности и постепенности всех изменений изложен у Канта три раза: именно, в его Dissertatione de mundi sensibilis et intelligibilis forma, § 14; в Критике чистого разума (1-ое изд.,