Пользуясь прекрасной погодой и свободнымъ временемъ, я уѣхалъ съ ночевкой на охоту за фазанами, которые ютились по камышамъ болотъ, отстоящихъ въ 5 верстахъ отъ бивака. Днемъ на солнцѣ было настолько тепло, что ледяной покровъ таялъ. По открытымъ воднымъ площадкамъ плавали утки-кряквы, крахали; вблизи береговъ летали щеврицы и бекасы. Тамъ и сямъ надъ желтымъ фономъ камыша, отливая своей матовой бѣлизной, проносились бѣлые цапли и лебеди. Настрѣлявъ фазановъ, я на другой день къ полудню вернулся на бивакъ.
Дальнѣшій путь экспедиціи шелъ въ томъ же юго-восточномъ направленіи къ хырмѣ (крѣпостцѣ) Шаирди. Рѣка Баинъ-голъ приходилась сѣвернѣе. Покинувъ орошаемую ею полосу, мы вступили въ каменистую равнину и на третій день, по выступленіи отъ ставки Барунъ-засака, прибыли въ Шаирди.
Означенная хырма Шаирди[1] стоитъ на лѣвомъ берегу р. Еграй-гола и представляетъ крѣпостцу съ невысокой глиняной стѣною. Внутри ея рѣзко выдѣляется изъ рядовъ бѣдныхъ, сѣрыхъ сакель высокая кумирня, выкрашенная въ красный цвѣтъ. Здѣсь живутъ два тибетскихъ ламы, изъ которыхъ одинъ управляетъ мѣстными жителями, другой же исключительно состоитъ при кумирнѣ и вѣдаетъ жертвоприношеніями. Будучи подчинены верховному ламѣ Банчинъ-Ирембучи и находясь въ сношеніяхъ съ тибетцами, здѣшніе монголы представляютъ переходный типъ къ тангутамъ. Многіе изъ видѣнныхъ нами мѣстныхъ жителей скорѣе походили на тангутовъ, нежели на своихъ родныхъ собратій. Въ нравахъ и даже въ обычаяхъ шаирдійскихъ обитателей также много общаго съ ихъ сосѣдями. На тибетскомъ языкѣ они говорятъ совершенно свободно. Шаирдійцы далеко не такъ боятся тангутовъ, какъ цайдамскіе монголы; напротивъ, на разбойничьи набѣги своихъ сосѣдей платятъ имъ тѣмъ же.
Кругомъ хырмы расположены поля, обработываемыя мѣстными обитателями. Ихъ же многочисленныя стада скота пасутся въ сосѣднихъ горахъ, главнымъ образомъ, по долинѣ Еграй-гола, гдѣ по боковымъ ущельямъ виднѣлись розбросанныя юрты пастуховъ.
Съ приходомъ экспедиціи въ Шаирди, наши яки заболѣли «хасой». Это обстоятельство задержало выступленіе до конца декабря. Болѣзнь животныхъ выражалась выдѣленіемъ изъ рта вонючей слюны и слабостью ногъ, отчего яки большею часть времени лежали. Таковое состояніе продолжается около недѣли; послѣ чего отпадаютъ копыта. Болѣзнь переходитъ постепенно на всѣхъ животныхъ каравана. По совѣту монголовъ, мы лечили своихъ заболѣвшихъ яковъ заячьимъ супомъ. Это лекарство намъ рекомендовали и цайдамцы во время IV путешествія Н. М. Пржевальскаго, когда той же болѣзни подверглись верблюды[2]. Въ скоромъ времени мы должны были замѣнить тяжело переболѣвшихъ яковъ «хайныками»[3], которые значительно выносливѣе и лучше въ движеніи, но которые и цѣнятся много дороже яковъ.
Во время невольнаго продолжительнаго пребыванія въ Шаирли, мы хорошо познакомились съ своими ламами. Отъ нихъ же узнали, что вверхъ по Еграй-голу пройти въ это время почти невозможно, такъ какъ, во первыхъ, рѣка имѣетъ широкіе ледяные забереги, во вторыхъ, по срединѣ русло открыто[4], и наконецъ, въ третьихъ, вверхъ по долинѣ къ оз. Тосо-нору наметенъ глубокій снѣгъ.
Въ виду этихъ препятствій, экспедиція принуждена была въ передній путь миновать р. Еграй-голъ, слѣдуя сѣвернѣе по ея правымъ притокамъ. Съ этой цѣлью, оставивъ Шаирди, мы переправились черезъ Еграй-голъ по льду и двинулись долиною къ сѣверо-востоку. На второй день, рано утромъ, прибыли въ сосѣдство тангутскихъ стойбищъ, откуда заранѣе у насъ былъ подговоренъ проводникъ до Сунъ-паньтина, или даже Да-цзянь-лу.
Послѣ добродушныхъ и привѣтливыхъ монголовъ, тангуты сразу показались сварливыми и заносчивыми. Кромѣ того, нашъ будущій проводникъ сейчасъ же предупредилъ о своихъ собратьяхъ, намѣревавшахся ограбить караванъ экепедиціи ночью. Пришлось усилить ночныя дежурства и приготовиться ко встрѣчи нападенія. Ночь подъ новый, 1895, годъ была вся проведена подъ ружьемъ, такъ какъ конная шайка тангутовъ все время рыскала вокругъ нашего бивака, но, убѣдившись, благодаря ясной лунной ночи, въ нашей полной готовности, они не рѣшились произвести нападенія. Утромъ же экспедиція двинулась въ дальнѣйшій путь, придерживаясь прежняго направленія.
Мѣстность несла горный характеръ; справа тянулся довольно высокій хребетъ, одѣтый въ среднемъ поясѣ древовиднымъ можжевельникомъ и обильно засыпанный снѣгомъ. Слѣва горы мельче. По дну долины лежалъ также снѣгъ и чѣмъ выше, тѣмъ онъ былъ глубже. Всюду кругомъ виднѣлся кормъ и признаки тангутскихъ кочевокъ. Самихъ же тангутовъ, исключая охотничьихъ, да сторожевыхъ разбойничьихъ разъѣздовъ, уже не видѣли. Тѣмъ не менѣе ночные караулы были по прежнему усиленные; въ нихъ только и заключалась гарантія нашей безопасности.
2-го января мы поднялись на указанный хребетъ по перевалу Куку-котэль. Абсолютная высота его достигаетъ 14,000 футовъ. Подъемъ и спускъ довольно круты и каменисты. По обоимъ склонамъ лежалъ обильный снѣгъ. На первомъ изъ нихъ, обращенномъ къ сѣверу, растетъ довольно высокій и мѣстами густой лѣсъ древовиднаго можжевельника, по монгольски — арца. Во время нашего прохожденія въ ближайшихъ заросляхъ мелькнула стайка дубоносовъ (Mycerobas carneipes) и быстро исчезла. По фону ярко-голубаго неба плавно носились грифы. Съ вершины перевала къ востоку и къ югу отъ него открывается лабиринтъ горъ, между коими лежитъ долина, выведшая насъ чрезъ два перехода на слѣдующій перевалъ — Балгатенъ-котэль, открывающій черезъ вторую вѣтвь того главнаго хребта, который составляетъ непосредственное продолженіе цѣпи Бурханъ-Будда.
Описавъ въ своемъ движеніи дугу, идущую вначалѣ къ востоку, а потомъ къ югу, мы поднялись на второй перевалъ. Общій характеръ послѣдняго одинаковъ съ первымъ; абсолютная же высота его равняется 14,200 футамъ. Подъемъ, въ особенности спускъ съ Балгатенъ-котэль довольно трудный. Прилегающая часть горной группы несетъ дикій характеръ. Гребень скалистъ; ущелья узки, извилисты и пересѣкаются
- ↑ Она лежитъ на высотѣ 9,900 фут. надъ морскимъ уровнемъ.
- ↑ По словамъ манголовъ, на лошадѣй эта болѣзнь не распространяется.
- ↑ Помѣсь яка съ коровой.
- ↑ Горную рѣку приходится обыкновенно переправляться безчисленное число разъ.
Пользуясь прекрасной погодой и свободным временем, я уехал с ночевкой на охоту за фазанами, которые ютились по камышам болот, отстоящих в пяти верстах от бивака. Днем на солнце было настолько тепло, что ледяной покров таял. По открытым водным площадкам плавали утки-кряквы, крахали; вблизи берегов летали щеврицы и бекасы. Там и сям над желтым фоном камыша, отливая своей матовой белизной, проносились белые цапли и лебеди. Настреляв фазанов, я на другой день к полудню вернулся на бивак.
Дальнеший путь экспедиции шел в том же юго-восточном направлении к хырме (крепостце) Шаирди. Река Баин-гол приходилась севернее. Покинув орошаемую ею полосу, мы вступили в каменистую равнину и на третий день по выступлении от ставки Барун-засака прибыли в Шаирди.
Означенная хырма Шаирди[1] стоит на левом берегу р. Еграй-гола и представляет крепостцу с невысокой глиняной стеною. Внутри ее резко выделяется из рядов бедных, серых сакель высокая кумирня, выкрашенная в красный цвет. Здесь живут два тибетских ламы, из которых один управляет местными жителями, другой же исключительно состоит при кумирне и ведает жертвоприношениями. Будучи подчинены верховному ламе Банчин-Ирембучи и находясь в сношениях с тибетцами, здешние монголы представляют переходный тип к тангутам. Многие из виденных нами местных жителей скорее походили на тангутов, нежели на своих родных собратий. В нравах и даже в обычаях шаирдийских обитателей также много общего с их соседями. На тибетском языке они говорят совершенно свободно. Шаирдийцы далеко не так боятся тангутов, как цайдамские монголы; напротив, на разбойничьи набеги своих соседей платят им тем же.
Кругом хырмы расположены поля, обработываемые местными обитателями. Их же многочисленные стада скота пасутся в соседних горах, главным образом по долине Еграй-гола, где по боковым ущельям виднелись розбросанные юрты пастухов.
С приходом экспедиции в Шаирди наши яки заболели «хасой». Это обстоятельство задержало выступление до конца декабря. Болезнь животных выражалась выделением из рта вонючей слюны и слабостью ног, отчего яки большею часть времени лежали. Таковое состояние продолжается около недели, после чего отпадают копыта. Болезнь переходит постепенно на всех животных каравана. По совету монголов, мы лечили своих заболевших яков заячьим супом. Это лекарство нам рекомендовали и цайдамцы во время четвертого путешествия Н. М. Пржевальского, когда той же болезни подверглись верблюды[2]. В скором времени мы должны были заменить тяжело переболевших яков «хайныками»[3], которые значительно выносливее и лучше в движении, но которые и ценятся много дороже яков.
Во время невольного продолжительного пребывания в Шаирли, мы хорошо познакомились с своими ламами. От них же узнали, что вверх по Еграй-голу пройти в это время почти невозможно, так как, во-первых, река имеет широкие ледяные забереги, во-вторых, посредине русло открыто[4], и наконец, в-третьих, вверх по долине к оз. Тосо-нору наметен глубокий снег.
Ввиду этих препятствий экспедиция принуждена была в передний путь миновать р. Еграй-гол, следуя севернее по ее правым притокам. С этой целью, оставив Шаирди, мы переправились через Еграй-гол по льду и двинулись долиною к северо-востоку. На второй день, рано утром, прибыли в соседство тангутских стойбищ, откуда заранее у нас был подговорен проводник до Сун-паньтина или даже Да-цзянь-лу.
После добродушных и приветливых монголов тангуты сразу показались сварливыми и заносчивыми. Кроме того, наш будущий проводник сейчас же предупредил о своих собратьях, намеревавшахся ограбить караван экепедиции ночью. Пришлось усилить ночные дежурства и приготовиться ко встрече нападения. Ночь под новый, 1895, год была вся проведена под ружьем, так как конная шайка тангутов все время рыскала вокруг нашего бивака, но, убедившись, благодаря ясной лунной ночи, в нашей полной готовности, они не решились произвести нападения. Утром же экспедиция двинулась в дальнейший путь, придерживаясь прежнего направления.
Местность несла горный характер; справа тянулся довольно высокий хребет, одетый в среднем поясе древовидным можжевельником и обильно засыпанный снегом. Слева горы мельче. По дну долины лежал также снег и чем выше, тем он был глубже. Всюду кругом виднелся корм и признаки тангутских кочевок. Самих же тангутов, исключая охотничьих да сторожевых разбойничьих разъездов, уже не видели. Тем не менее ночные караулы были по-прежнему усиленные; в них только и заключалась гарантия нашей безопасности.
2 января мы поднялись на указанный хребет по перевалу Куку-котэль. Абсолютная высота его достигает 14 000 футов. Подъем и спуск довольно круты и каменисты. По обоим склонам лежал обильный снег. На первом из них, обращенном к северу, растет довольно высокий и местами густой лес древовидного можжевельника, по-монгольски — арца. Во время нашего прохождения в ближайших зарослях мелькнула стайка дубоносов (Mycerobas carneipes) и быстро исчезла. По фону ярко-голубого неба плавно носились грифы. С вершины перевала к востоку и к югу от него открывается лабиринт гор, между коими лежит долина, выведшая нас чрез два перехода на следующий перевал — Балгатен-котэль, открывающий через вторую ветвь того главного хребта, который составляет непосредственное продолжение цепи Бурхан-Будда.
Описав в своем движении дугу, идущую вначале к востоку, а потом к югу, мы поднялись на второй перевал. Общий характер последнего одинаков с первым; абсолютная же высота его равняется 14 200 футам. Подъем, в особенности спуск с Балгатен-котэль довольно трудный. Прилегающая часть горной группы несет дикий характер. Гребень скалист; ущелья узки, извилисты и пересекаются
