Страница:1870, Russkaya starina, Vol 1. №1-6.pdf/231

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


вейном​ъ чувствѣ, ощущавшемся всѣми молодыми людьми къ императору Александру Павловичу, въ началѣ его царствованія, мнѣ такъ ясно, такъ живо, такъ упоительно представилась та эпоха, и воротились тѣ живыя, никогда незабываемыя мною воспоминанія, о которыхъ мнѣ захотѣлось разсказать.

Разскажу первую — незабвенную встрѣчу мою съ императоромъ Александромъ Павловичемъ въ 1817-мъ году. Въ Полтавѣ готовился смотръ корпуса г-на Сакена, въ которомъ мужъ мой, Кернъ, служилъ дивизіоннымъ командиромъ. Немного прибитая на цвѣту — какъ говорятъ въ Малоросіи — необыкновенно робкая, выданная замужъ и слишкомъ рано, и слишкомъ неразборчиво, я привезена была въ Полтаву. Тутъ меня повезли на смотръ и на балъ, гдѣ я увидѣла императора.

У меня была подруга еще моложе меня и вышедшая замужъ, тоже за генерала, старѣе гораздо ее, но образованнаго, пріятнаго и очень умнаго человѣка, который умѣлъ съ нею обращаться, — и мы съ нею вмѣстѣ ѣздили на смотръ и вмѣстѣ стояли на этомъ балѣ, противъ группы, гдѣ стоялъ императоръ, Сакенъ и его état-major.

Я находила, что эта моя подруга гораздо лучше меня одѣта: на ней была куафюра съ перомъ, очень украшавшая ея молодое, почти дѣтское личико и она мнѣ сказала, что мужъ выписалъ ей эту куафюру потому, что государь любилъ подобный головной уборъ безъ другихъ украшеній. Какъ мнѣ досаденъ сдѣлался мой голубой съ серебряными листьями цвѣтокъ.

Сакенъ былъ со мною знакомъ проѣздомъ черезъ Лубны, гдѣ я жила у отца до замужества, останавливался у насъ въ домѣ и весьма благоволилъ ко мнѣ.

Его позволеніе Керну на мнѣ жениться было какое-то нѣжное поздравленіе близкаго родственника, болѣе чѣмъ начальника.

Онъ и указалъ государю на меня и сказалъ ему кто я.

Императоръ имѣлъ обыкновеніе пропустить нѣсколько паръ въ польскомъ прежде себя и потомъ, взявъ даму, идти за другими. Эта тонкая разборчивость, только ему одному сродная, и весь онъ, съ его обаятельною граціею и неизъяснимою добротою, — невозможными ни для какого другого смертнаго, даже для другого царя, восхитили меня, ободрили, воодушевили и робость моя исчезла совершенно. Не смѣя ни съ кѣмъ говорить

Тот же текст в современной орфографии

вейном​​ чувстве, ощущавшемся всеми молодыми людьми к​ императору Александру Павловичу в​ начале его царствован​ия, мне так​ ясно, так​ живо, так​ упоительно представилась та эпоха, и воротились те живые, никогда не забываемые мною воспоминан​ия, о которых​ мне захотелось рассказать.

Расскажу первую — незабвенную встречу мою с​ императором​ Александром​ Павловичем​ в​ 1817​ году. В​ Полтаве готовился смотр​ корпуса г-на Сакена, в​ котором​ муж​ мой, Керн​, служил​ дивиз​ионным​ командиром​. Немного прибитая на цвету, как​ говорят​ в​ Малорос​ии, необыкновенно робкая, выданная замуж​ и слишком​ рано, и слишком​ неразборчиво, я привезена была в​ Полтаву. Тут​ меня повезли на смотр​ и на бал​, где я увидела императора.

У меня была подруга еще моложе меня и вышедшая замуж​ тоже за генерала, старее гораздо ее, но образованного, пр​иятного и очень умного человека, который умел​ с​ нею обращаться, и мы с​ нею вместе ездили на смотр​ и вместе стояли на этом​ бале, против​ группы, где стоял​ император​, Сакен​ и его état-major.

Я находила, что эта моя подруга гораздо лучше меня одета: на ней была куафюра с​ пером​, очень украшавшая ее молодое, почти детское личико и она мне сказала, что муж​ выписал​ ей эту куафюру потому, что государь любил​ подобный головной убор​ без​ других​ украшен​ий. Как​ мне досаден​ сделался мой голубой с​ серебряными листьями цветок​.

Сакен​ был​ со мною знаком​ проездом​ через​ Лубны, где я жила у отца до замужества, останавливался у нас​ в​ доме и весьма благоволил​ ко мне.

Его позволен​ие Керну на мне жениться было какое-то нежное поздравлен​ие близкого родственника, более чем​ начальника.

Он​ и указал​ государю на меня и сказал​ ему, кто я.

Император​ имел​ обыкновен​ие пропустить несколько пар​ в​ польском​ прежде себя и потом​, взяв​ даму, идти за другими. Эта тонкая разборчивость, только ему одному сродная, и весь он​, с​ его обаятельною грац​иею и неиз​яснимою добротою, невозможными ни для какого другого смертного, даже для другого царя, восхитили меня, ободрили, воодушевили и робость моя исчезла совершенно. Не смея ни с​ кем​ говорить