ше документовъ, добавимъ одну весьма характеристичную подробность уже изъ исторіи Франціи. Почти въ то самое время, когда въ глуши новгородскихъ болотъ и лѣсовъ, народъ, коснѣвшій въ полнѣйшемъ невѣжествѣ и среди условій самыхъ неблагопріятныхъ для его духовнаго и матеріальнаго развитія, увлекался дикими порывами и, взводя чудовищныя обвиненія на лицъ дворянскаго сословія, губилъ ихъ безпощадно, что̀ дѣлалось въ самомъ центрѣ цивилизованнаго міра, въ Парижѣ? Въ концѣ марта 1832 года въ этомъ городѣ появилась холера и стала быстро пожирать людей. Число умирающихъ доходило въ иные дни до тысячи человѣкъ. Въ народѣ стали ходить слухи объ отравителяхъ; подозрѣнія были смутны, ни на чемъ не основаны, но легитимисты дерзнули обвинять самого короля Людовика-Филиппа. Къ довершенію зла, полицейскій префектъ Парижа издалъ объявленіе, въ которомъ говорилось объ отравѣ, какъ о фактѣ, но вина слагалась на неизвѣстныхъ злоумышленниковъ, стремящихся заподозрить въ этомъ ненавистномъ злодѣйствѣ правительство. Имѣя въ виду такое оффиціальное подтвержденіе своихъ подозрѣній, народная толпа присвоила себѣ право обыскивать проходящихъ и умертвила множество людей, имѣвшихъ какой-нибудь подозрительный порошокъ или неизвѣстную эссенцію. Въ виду такихъ аналогическихъ явленій — разыгравшихся почти одновременно въ старорусскихъ новгородскихъ поселеніяхъ и на улицахъ Парижа, невольно раждается вопросъ, въ какой же мѣрѣ народная масса парижанъ была выше, въ эпоху 1830 годовъ, по своему развитію, тѣхъ мужичковъ поселянъ новгородскихъ, которые смиренно, неся тяжкую свою долю до холеры, только этимъ бичемъ Божіимъ подвигнуты были къ проявленію чудовищныхъ животныхъ инстинктовъ?
Въ изданной редак. «Рус. Старины» книгѣ, подъ заглавіемъ: «Бунтъ военныхъ поселянъ въ 1831 году», на стр. 184, между прочимъ, упомянуто, что «поселяне приходили въ Демьянскомъ уѣздѣ, въ село Петровское, принадлежащее помѣщицѣ, полковницѣ А. С. Дириной и что они непремѣнно разграбили бы весь домъ Дириной и убили бы ее самую, если бы ихъ скопище не отразили сбѣжавшіеся крестьяне». Помянутая помѣщица Дирина была моя мать Анна Сергѣевна, и въ памяти моей очень хорошо сохранились подробности ужаснаго эпизода изъ ея жизни, о которомъ въ изданіи г. Семевскаго сказано лишь мимоходомъ. Полагая, что подробности эти будутъ небезъинтересны для читателей уважаемой «Русской Старины» въ особенности потому, что изъ всѣхъ столкновеній бунтовавшихся поселянъ съ помѣ-
