высокаго росту, строгая и взыскательная; она, если не ошибаюсь, воспитывалась въ Смольномъ монастырѣ и взялась учить насъ по-русски, по-французски, по-нѣмецки, географіи и музыкѣ; пошли въ ходъ грамматики, разговоры (dialogues), краткія описанія земель, городовъ и проч., все это надлежало заучивать въ долбяшку (школьное выраженіе), т.-е., когда справшивали, отвѣчать не запинаясь, не измѣнивъ и не проронивъ ни одного слова. Хотя музыкѣ, т.-е. игрѣ на фортепьяно и чтенію нотъ насъ учили также механически, однакожъ я быстро въ ней успѣвалъ. Варвара Ѳедоровна была хитра на выдумки; какъ только мы съ сестрой начали кое-какъ разбирать ноты и попадать на клавиши, то сейчасъ она приказала приладить доску къ фортепьяно надъ клавишами такъ, что играть было можно, но нельзя было видѣть рукъ и клавишей, и я съ самаго начала привыкъ играть не смотря на пальцы.
Вскорѣ послѣ того взяли одного изъ (первыхъ) скрипачей моего дяди учить меня играть на скрипкѣ; къ сожалѣнію, самъ онъ игралъ не совсѣмъ вѣрно и дѣствовалъ смычкомъ весьма неразвязно (raide), что сообщилъ и мнѣ.
Хотя я любилъ музыку почти безсознательно, однакожъ очень хорошо помню, что предпочиталъ тѣ пьесы, кои были доступнѣе моимъ тогдашнимъ музыкальнымъ понятіямъ. Оркестръ вообще я любилъ болѣе всего, а изъ оркестровыхъ пьесъ, послѣ русскихъ пѣсенъ, предпочиталъ увертюры: Ma tante Aurore Буальдьё, Lodoiska Крейцера, Deux aveugles Мегюля. Эти двѣ послѣднія охотно я игралъ на фортепьяно, равно какъ нѣкоторыя сонаты Штейбельта, въ особенности Rondo L'orage, которое исполнялъ довольно опрятно. Gyrovetz (чехъ Гировецъ) мнѣ весьма не нравился, отчасти потому, что я находилъ его сонаты слишкомъ длинными и запутанными, а еще болѣе по той причинѣ, что онѣ были очень дурно напечатаны, и въ пасмурные дни я плохо разбиралъ эту музыку, за что нерѣдко мнѣ доставалось карандашемъ по пальцамъ.
Въ началѣ зимы 1817 года, матушка, братъ ея (дядя, которому принадлежалъ оркестръ), Варвара Ѳедоровна и я съ сес-
