разогнали боль, уничтожили воспаленіе и я доѣхалъ въ Москву благополучно.
Цѣль это поѣздки было свиданіе съ пансионскимъ товарищемъ и пріятелемъ. Ник. Алек. Мельгуновымъ. Онъ не оставался долго въ пансіонѣ по причинѣ слабости здоровья. Я часто навѣщалъ его по выходѣ его изъ пансіона и гостилъ у его добрыхъ и привѣтливыхъ родителей. Отецъ мой, будучи въ Петербургѣ, познакомился съ ними и едва не отпустилъ меня за границу съ Ник. Ал. и отцомъ его. Къ моему счастію батюшка былъ человѣкъ разсудительный; разсчелъ, что русскому человѣку не слѣдуетъ быть французомъ, потомъ считалъ не излишнимъ право на чинъ 10-го класса по окончаніи курса въ пансіонѣ[1].
У Мельгунова я былъ только до 9-го мая (дня его ангела); въ эти немногіе дни я писалъ Adagio (B-dur), D-moll сонаты и помню, что въ этой пьесѣ довольно ловкій контрапунктъ. Выѣхавъ на перекладной утромъ на зарѣ 9-го мая, я прибылъ къ сроку моего отпуска въ Петербургъ, но на службѣ оставался не долго, и подалъ въ отставку по слѣдующей причинѣ. У И. С. Горголи (одного изъ генераловъ, членовъ совѣта путей сообщенія) была жена и три дочери, одна изъ нихъ, по имени Поликсена, училась пѣнію у Беллоли; я часто аккомпанировалъ ей и пѣвалъ съ нею. Впослѣдствіи времени кругъ моего знакомства значительно расширился и я рѣже посѣщалъ домъ генерала Горголи. Надо сказать правду, что генеральша и ея дочки не могли внушить искренняго желанія часто бывать у нихъ; они жили долгое время въ Кіевѣ, и къ суматошнымъ провинціальнымъ пріемамъ присоединяли страсть говорить чрезвычайно громко и всѣ четыре вдругъ, такъ что не только гостей, но и генерала самого застявляли молчать всякій разъ, когда обращались къ нему.
Я былъ помощникомъ секретаря, но меня заставляли читать вслухъ въ присутствіи записки со всѣхъ трехъ столовъ. Когда я началъ посѣщать рѣже домъ генерала Горголи, мнѣ не трудно было замѣтить значительную перемѣну въ обращеніи его со мною. Этимъ дѣло не ограничилось: генералъ, пересматривая
- ↑ Зачеркнуто: «Таким образомъ я остался и кончилъ курсъ въ пансіонѣ».
