превозвышать, начали люди наиболѣе привязываться къ государю и къ вельможамъ, яко ко источникамъ богатства и вознагражденей. Страшусь я, чтобы кто не сказалъ, что по крайней мѣрѣ сіе добро произвело, что люди наиболѣе къ государю стали привязываться. Нѣсть, сія привязанность нѣсть благо, ибо она не точно къ особѣ государской была, но къ собственнымъ своимъ пользамъ; привязанность сія учинилась не привязанность вѣрныхъ подданныхъ, любящихъ государя и его честь и соображающихъ все съ пользою государства, но привязанность рабовъ наемщиковъ, жертвующихъ все своимъ выгодамъ и обманывающихъ лестнымъ усердіемъ своего государя.
Грубость нравовъ уменьшилась, но оставленное ею мѣсто лестью и самствомъ наполнилось. Оттуда произошло раболѣпство, презрѣніе истины, обольщеніе государя и прочія зла, которыя днесь при дворѣ царствуютъ и которыя въ домахъ вельможей вогнѣздились. Не сокрылся сей порокъ отъ остроумнаго монарха и сей государь, строгъ и справедливъ до крайности, старался сколько можно лесть отгонять; яко случилось, какъ я слыхалъ, что одинъ изъ знаемыхъ ему офицеровъ, бывъ съ нимъ на ассамблеѣ, выхвалялъ свое усердіе къ государю, говоря, что онъ во всякомъ случаѣ готовъ за него умереть. Услышавъ сіе, государь ему говорилъ, что ни онъ не желаетъ, ни должность его ему не повелѣваетъ, чтобъ онъ хотѣлъ, неразбирая случая, для него умереть, но требуетъ токмо того, чтобъ въ случаѣ нужды или опасности его особы, что не можетъ быть не соединено съ пользою государственною, онъ расположенъ былъ пожертвовать своею жизнію. Офицеръ, хотя наиболѣе показать свое усердіе, зачалъ паки утверждать, что онъ сіе готовъ учинить всякій часъ, когда угодно будетъ государю. Остроумный монархъ, ничего не отвѣчавъ, взявъ его руку, палецъ поднесъ къ горячей свѣчѣ и зачалъ его жечь; отъ боли офицеръ зачалъ силиться выдернуть руку. Тогда ее опустя, сказалъ ему государь, что когда онъ малой боли обожженія пальца вытерпѣть не могъ, не по нуждѣ, но по волѣ государя, то какъ онъ толь щедро обѣщаетъ съ радостію и все тѣло свое безъ нужды пожертвовать? — Другой случай, слышанный же мною, доказуетъ, коль любилъ государь истину. Захаръ Данилычъ Мешуковъ, бывшій поручикомъ во флотѣ, прежде 1718 года, лю-
