Петровну, я заходилъ и къ Розену. Въ теченіи весны, т.‑е. апрѣля и марта, по моему плану онъ изготовилъ слова перваго и второго акта. Ему предстояло не мало труда; большая часть не только темъ, но и разработки пьесъ были сдѣланы, и ему надлежало поддѣлывать слова подъ музыку, требовавшую иногда самыхъ странныхъ размѣровъ. Баронъ Розенъ былъ на это молодецъ; закажешь бывало столько-то стиховъ, такого-то размѣра, 2-хъ, 3-хъ-сложнаго и даже небывалаго — ему все равно; придешь черезъ день, ужъ и готово. Жуковскій и другіе въ насмѣшку говорили, что у Розена по карманамъ были разложены впередъ заготовленные стихи, и мнѣ стоило сказать — какого сорта, т.‑е. размѣра, мнѣ нужно и сколько стиховъ, онъ вынималъ столько каждаго сорта, сколько слѣдовало, и каждый сортъ изъ особеннаго кармана.
Когда же размѣрыъ и мысль не[1] подходили къ музыкѣ и согласовались съ ходомъ драмы, тогда являлось въ моемъ піитѣ необыкновенное упрямство. Онъ каждый свой стихъ защищалъ съ стоическимъ геройствомъ; такъ, напримѣръ: мнѣ показались не совсѣмъ ловкими стихи изъ квартета:
Такъ ты для земнаго житья
Грядущая женка моя.
Меня какъ-то непріятно поражали слова: грядущая, славянское, библейское даже, и простонародное слово женка; долго, но тщетно бился я съ упорнымъ барономъ; убѣдить его въ справедливости моего замѣчанія возможности не было; онъ много говорилъ съ жаромъ, при чемъ тощее и блѣдное лицо его мало-по-малу вспыхивало яркимъ румянцемъ. Преніе наше окончилъ онъ слѣдующимъ образомъ: «Ви не понимаетъ, это сама лучшій поэзія».
Мысль извѣстнаго тріо, есть слѣдствіе моей безумной тогдашней любви; минута безъ невѣсты моей казалась мнѣ невыносимою, и я дѣйствительно чувствовалъ высказанное въ adagio или andante: «Не томи родимый», которое написалъ уже лѣтомъ въ деревнѣ.
Въ концѣ апрѣля, около 25 или 26 числа, 1835 года я женился. Вѣнчалъ насъ, въ церкви инженернаго училища, мой
- ↑ «Не» — написано карандашомъ въ копіи.
