сы...“. Надо замѣтить при этомъ, что самъ А. Н. Оленинъ былъ маленькаго росту. Прошло сколько-то времени. Удивительная надпись на сфинксахъ сдѣлалась всѣмъ извѣстною и много вызвала она улыбокъ. Привозятъ изъ Италіи картину Брюлова „Послѣдній день Помпеи“. Всѣ знавшіе художника литераторы, артисты и члены академіи задумали встрѣтить его обѣдомъ въ залахъ академіи. Собрались и ждутъ; былъ въ числѣ приглашенныхъ и Гречъ, усѣвшійся гдѣ-то на окнѣ или у окна. Тогдашній конференцъ-секретарь академіи В. И. Григоровичъ, когда все уже было готово, сталъ звать идти въ обѣденную залу. Всѣ засуетились, встали съ своихъ мѣстъ — кому же идти впередъ. Одинъ Гречъ, спокойно сидѣвшій все время на своемъ окнѣ, указывая пальцемъ на Оленина, отвѣтилъ Григоровичу: Да пусть насъ ведутъ туда сіи огромные сфинксы.
Общій хохотъ покрылъ эту остроту. Оленинъ, человѣкъ, впрочемъ, весьма почтенный, кажется, не шутя тогда обидѣлся.
II. Произвели въ какой-то придворный чинъ какого-то Баркова, рыжаго, рябаго, быть можетъ человѣка и очень хорошаго, но съ физіономіей крайне неудачной. Гречъ говорилъ, что онъ напрасно не издастъ своего портрета: это была бы великолѣпная виньетка къ стихотвореніямъ извѣстнаго Ив. Сем. Баркова. Этой остротѣ, говорятъ, всякій разъ улыбался и императоръ Николай, когда встрѣчалъ гдѣ-нибудь однофамильца екатерининскаго поэта.
III. У Греча былъ крестъ Владиміра 4-й ст. Онъ его никогда не носилъ въ петлицѣ, но крестъ всегда былъ при немъ въ жилетномъ карманѣ. „Зачѣмъ вы его тамъ держите?“ кто-то спросилъ его. — „Для извощиковъ, чтобы вѣжливѣе были, а для общества-то у меня кусокъ мяса во рту“. Гречъ зналъ, что онъ хорошій разскащикъ и остроумный собесѣдникъ.
IV. Разъ, на какомъ-то обѣдѣ, среди звѣздоносцевъ въ мундирахъ сидѣлъ и Гречъ въ черномъ фракѣ; извѣстный въ царствованіе Александра II, генералъ Соломка, бывшій тутъ же, фамильярно замѣтилъ ему: „всѣ мы, Николай Ивановичъ, взысканы монаршими милостями, видишь, всѣ въ орденахъ, мундирахъ; одинъ ты между нами, какъ сапожникъ, во фракѣ“.—„Что-жъ дѣлать, отвѣтилъ Гречъ и то сапожникъ — чиню вам всѣмъ головы“.
Памятникъ Богдану Хмельницкому. Теперь, когда вопросъ о сооруженіи памятника безсмертному вождю Малороссіи переходитъ въ область осуществившихся фактовъ, когда модель этого памятника, вылѣпленная М. О. Микѣшинымъ, высочайше утверждена, не безъинтересно замѣтить, что самая мысль о сооруженіи подобнаго памятника отнюдь не нова. Она высказана еще въ 1844 году русскимъ генеральнымъ консуломъ въ Ломбардо-Венеціанскомъ королевствѣ, Василіемъ Ивановичемъ Фрейгангомъ, человѣкомъ, несмотря на его иностранную фамилію, душою и сердцемъ русскимъ и свѣтло понимавшимъ интересы обожаемаго имъ отечества. Предположеніе о памятникѣ было высказано В. И. Ф. въ особой запискѣ „о Славянствѣ“, написанной имъ на французскомъ языкѣ и представленной имъ графу Медему — въ Вѣнѣ, гр. Нессельроде и графу (впослѣд-
