убѣжденные въ его измѣнѣ, должны убить его, выскакиваетъ изъ-за кулисъ какой-то бояринъ съ отрядомъ русскихъ, нападаетъ на враговъ и обращаетъ ихъ въ бѣгство. Сусанинъ же, вмѣсто того, чтобы для спасенія царя пожертвовать жизнью (въ чемъ, какъ извѣстно, вся сущность сюжета) преспокойно подходитъ къ рампн и поетъ:
„Пусть злодѣй страшится
И груститъ весь вѣкъ,
Долженъ веселиться
Добрый человѣкъ!“
«Подобное отступленіе отъ исторической правды можно извинить развѣ только тѣмъ, что, по тогдашнимъ понятіямъ, вмѣнялось автору въ преступленіе, если добродѣтельный герой его пьесы оставался лищемъ не торжествующимъ, или, чего Боже упаси, умиралъ на сценѣ, но какъ бы то ни было, а такому драматическому писателю, какъ Шаховской, казалось бы, не слѣдовало подчиняться правиламъ ни на чемъ не осованнымъ и не имѣвшимъ ни малѣйшаго смысла. Постановка оперы была блестящая, успѣхъ колоссальный. Роль Сусанина исполнялась Зловымъ въ совершенствѣ» 1).
По словамъ современниковъ, пасколько Зловъ прекрасно исполнялъ роль Сусанина, настолько Воробьева была хороша въ роли сына его Алексѣя. Сцена, гдѣ Воборобьева поетъ: «какъ Алеша явитя — низко поклонится царю и царь-надежа ему лошадку подаритъ», была настоящимъ для нея тріумфомъ. Роль Мани исполняла Самойлова, Матвѣя — Самойловъ.
Не вдаваясь въ критику оперы «Иванъ Сусанинъ», критику, которая, уже въ силу оперы Глинки, написаной на ту же тему, не можетъ быть благодарна для Кавоса, ужно,однако, сказать, что всѣ современники и цѣнители, не исключая и самого Михаила Ивановича Глинки (его отзывъ ниже) находятъ въ ней какъ національную окраску, такъ и серьезныя музыкальныя достоинства.
Впрочемъ, насколько Катерино Альбертовичъ понималъ музыку во всѣхъ ея тонкостяхъ и насколько онъ былъ чуждъ авторскихъи театральныхъ недостатковъ, можно видѣть изъ крайне интереснаго эпизода, разсказаннаго въ «Воспоминаніяхъ» Юрія Арнольда и подтвержденнаго самимъ Глинкой въ его «Запискахъ».
«Еще въ исходѣ зимы 1836 года, — пишетъ Арнольдъ, — когда я ретиво принялся за сочиненіе своей «Цыганки», нотный мой копіистъ разсказалъ мнѣ, что онъ прошлою еще осенью переписывалъ и теперь прдолжаетъ переписывать ноты для «одного господина» Глинки, который «также» сочинилъ русскую оперу. Въ маѣ же мѣсяцѣ разъ мнѣ и самъ старикъ Кавосъ сообщидъ:
1) См. «Историческій очеркъ русской оперы», Въ Моркова, гл. II, стр. 64
