пнаго укрѣпленія. Было ясно, что тяжелое бремя спало у всѣхъ съ сердца. Минуту спустя, на мосту показался верхомъ турецкій офицеръ съ бѣлымъ флагомъ въ рукѣ. Онъ поѣхалъ къ командиру гренадеръ, генералу Ганецкому, пробылъ у него съ минуту, и затѣмъ поѣхалъ назадъ. Оказалось, что онъ былъ офицеръ низшаго ранга и вернулся потому, что генералъ Ганецкой сказалъ ему, чтобы былъ присланъ офицеръ въ чинѣ паши для переговоровъ объ условіяхъ капитуляціи.
Въ это время человѣкъ тридцать или сорокъ, во главѣ съ генераломъ Скобелевымъ, стоявшимъ въ это утро на Софійской дорогѣ, поѣхали по дорогѣ къ мосту въ районѣ турецкихъ выстрѣловъ, опасаясь, что турецкіе солдаты стоявшіе кучами по дорогѣ за мостомъ, по утесамъ, свѣсивающимся надъ Видомъ вздумаютъ открыть огонь. Остановившись не въ далекѣ отъ моста, генералъ Скобелевъ и два-три другихъ офицера замахали бѣлыми платками. На этотъ сигналъ дружбы, турки отвѣчали размахиваньемъ большимъ кускомъ бѣлой кисеи, привязанному на палку. Затѣмъ выѣхали впереди два всадника, при чемъ у каждаго былъ въ рукахъ бѣлый флагъ. Переѣхавъ черезъ мостъ они приблизились къ всадникамъ съ Скобелевымъ во главѣ. Произошелъ минутный разговоръ съ переводчикомъ генерала Скобелева, и затѣмъ было сообщено, что выѣхалъ самъ Османъ, и оба всадника ускакали назадъ.
— Самъ Османъ ѣдетъ! — воскликнули всѣ съ удивленіемъ. Въ самомъ дѣлѣ, этого совсѣмъ не ожидали.
— Во всякомъ случаѣ, мы сдѣлаемъ ему почтительный пріемъ, — воскликнулъ одинъ офицеръ въ порывѣ рыцарства.
— Да, мы сдѣлаемъ это, проговорилъ другой, — мы всѣ отдадимъ ему честь, а солдаты сдѣлаютъ на караулъ.
— Онъ, безъ сомнѣнія, замѣчательный воинъ, — произнесъ третій — и оборонялся геройски.
— Онъ величайшій генералъ нынѣшняго вѣка, — сказалъ генералъ Скобелевъ, — такъ какъ спасъ честь своей страны. Я дамъ ему руку и скажу ему это.
Вся мѣстность вокругъ кучки всадниковъ, стоявшихъ у моста была покрыта ужасными остатками битвы. Тамъ и сямъ земля была взрыта взрывами гранатъ. Тутъ лежала лошадь, стонавшая и боровшаяся въ предсмертной агоніи; рядомъ волъ истекалъ молчаливо кровью, его большіе, круглые, терпѣливые глаза смотрѣли какъ-то печально. Тамъ стояла телѣга съ убитой лошадью, лежавшею въ упряжи, какъ она упала, а подлѣ лежалъ турецкій солдатъ съ оторванной головой. Далѣе, другой человѣкъ лежалъ подъ телѣгой, а кругомъ валялись четверо раненыхъ, смотря
пного укрепления. Было ясно, что тяжелое бремя спало у всех с сердца. Минуту спустя на мосту показался верхом турецкий офицер с белым флагом в руке. Он поехал к командиру гренадер, генералу Ганецкому, пробыл у него с минуту и затем поехал назад. Оказалось, что он был офицер низшего ранга и вернулся потому, что генерал Ганецкой сказал ему, чтобы был прислан офицер в чине паши для переговоров об условиях капитуляции.
В это время человек тридцать или сорок во главе с генералом Скобелевым, стоявшим в это утро на Софийской дороге, поехали по дороге к мосту в районе турецких выстрелов, опасаясь, что турецкие солдаты, стоявшие кучами по дороге за мостом, по утесам, свешивающимся над Видом, вздумают открыть огонь. Остановившись невдалеке от моста, генерал Скобелев и два-три других офицера замахали белыми платками. На этот сигнал дружбы турки отвечали размахиванием большим куском белой кисеи, привязанным на палку. Затем выехали впереди два всадника, причем у каждого был в руках белый флаг. Переехав через мост, они приблизились к всадникам с Скобелевым во главе. Произошел минутный разговор с переводчиком генерала Скобелева, и затем было сообщено, что выехал сам Осман, и оба всадника ускакали назад.
— Сам Осман едет! — воскликнули все с удивлением. В самом деле, этого совсем не ожидали.
— Во всяком случае мы сделаем ему почтительный прием, — воскликнул один офицер в порыве рыцарства.
— Да, мы сделаем это, — проговорил другой, — мы все отдадим ему честь, а солдаты сделают на караул.
— Он, без сомнения, замечательный воин, — произнес третий, — и оборонялся геройски.
— Он величайший генерал нынешнего века, — сказал генерал Скобелев, — так как спас честь своей страны. Я дам ему руку и скажу ему это.
Вся местность вокруг кучки всадников, стоявших у моста, была покрыта ужасными остатками битвы. Там и сям земля была взрыта взрывами гранат. Тут лежала лошадь, стонавшая и боровшаяся в предсмертной агонии; рядом вол истекал молчаливо кровью, его большие, круглые, терпеливые глаза смотрели как-то печально. Там стояла телега с убитой лошадью, лежавшею в упряжи, как она упала, а подле лежал турецкий солдат с оторванной головой. Далее другой человек лежал под телегой, а кругом валялись четверо раненых, смотря
