«Сверхъ того, «отбоя», «отступления» и т. под., вовсе и никогда не подавать и предупредить людей, что если такой сигналъ услышатъ, то это только обманъ со стороны непріятеля.
«У насъ ни фланга, ни тыла нѣтъ и быть не должно; всегда фронтъ тамъ, откуда непріятель. Дѣлай такъ, какъ дома учился: стрѣляй мѣтко, штыкомъ коли крѣпко, иди впередъ и Богъ наградитъ тебя побѣдой.
«Помнить мѣры предохраненія отъ огня; въ огнестрѣльный періодъ боя — строй разомкнутый; близко ложатся снаряды — передвинуть впередъ; ложиться только по приказанію старшего начальника.
«Помнить, что пока дѣло совсѣмъ не кончено, еще ничего не сдѣлано, т. е. нужно бить до тѣхъ поръ, пока ничего свѣжаго и устроеннаго передъ тобою не останется. Иначе, получивъ подкрѣпленія, могутъ снова поворотить на насъ».
На сколько этотъ приказъ имѣлъ вліянія на самый ходъ дѣла, видно изъ нѣкоторыхъ фактовъ во время боя.
Въ приказѣ запрещалось стрѣлять до переправы на правый берегъ и пунктъ этотъ былъ выполненъ такъ строго, что даже тѣ несчастные солдаты, которые попали, скученные на одномъ понтонѣ, подъ такой страшный огонь, что можно было сказать о нихъ, что ихъ просто разстрѣливали въ упоръ съ крутаго берега, даже они, имѣя возможность отогнать выстрѣлами сгущенную на берегу цѣпь, не сдѣлали ни одного выстрѣла. Весь понтонъ, около 50 человѣкъ, былъ перебитъ. Одинъ молодой солдатъ не выдержалъ и поднялъ ружье, чтобъ пустить отвѣтную пулю, но сзади его толкнулъ кто то въ спину и проговорилъ:
— Знаешь, вѣдь, что не приказано? что-же стрѣляешь? — и солдатъ опустилъ ружье. Въ приказѣ была предписана строгая тишина во время переправы — и это соблюдалось въ высшей степени; солдаты почти не шевелились даже тогда, когда гранаты взрывали воду около самыхъ понтоновъ.
Передъ боемъ генералъ еще разъ напомнилъ, что нужно идти впередъ или въ Дунай, и что подмоги не будетъ.
— Что-жь, очень трудно было брать позицію? — спросили одного раненаго минца.
— Да чего трудно? когда было сказано — никакихъ отступленій — поневолѣ возьмешь, — отвѣчалъ онъ въ нѣкоторомъ раздумьи, словно ему вдругъ пришелъ въ голову вопросъ: «А развѣ можно было не взять, если приказано было не отступать?»
Успѣхъ переправы, какъ извѣстно, во многомъ обусловливался тою тайною, которою были покрыты всѣ распоряженія главнокомандующаго.
Сверх того, „отбоя“, „отступления“ и тому подобного вовсе и никогда не подавать и предупредить людей, что если такой сигнал услышат, то это только обман со стороны неприятеля.
У нас ни фланга, ни тыла нет и быть не должно; всегда фронт там, откуда неприятель. Делай так, как дома учился: стреляй метко, штыком коли крепко, иди вперед и бог наградит тебя победой.
Помнить меры предохранения от огня; в огнестрельный период боя — строй разомкнутый; близко ложатся снаряды — передвинуть вперед; ложиться только по приказанию старшего начальника.
Помнить, что пока дело совсем не кончено, еще ничего не сделано, то есть нужно бить до тех пор, пока ничего свежего и устроенного перед тобою не останется. Иначе, получив подкрепления, могут снова поворотить на нас».
Насколько этот приказ имел влияния на самый ход дела, видно из некоторых фактов во время боя.
В приказе запрещалось стрелять до переправы на правый берег и пункт этот был выполнен так строго, что даже те несчастные солдаты, которые попали, скученные на одном понтоне, под такой страшный огонь, что можно было сказать о них, что их просто расстреливали в упор с крутого берега, даже они, имея возможность отогнать выстрелами сгущенную на берегу цепь, не сделали ни одного выстрела. Весь понтон, около пятидесяти человек, был перебит. Один молодой солдат не выдержал и поднял ружье, чтоб пустить ответную пулю, но сзади его толкнул кто-то в спину и проговорил:
— Знаешь, ведь, что не приказано? Что же стреляешь? — и солдат опустил ружье. В приказе была предписана строгая тишина во время переправы — и это соблюдалось в высшей степени; солдаты почти не шевелились даже тогда, когда гранаты взрывали воду около самых понтонов.
Перед боем генерал еще раз напомнил, что нужно идти вперед или в Дунай, и что подмоги не будет.
— Что ж, очень трудно было брать позицию? — спросили одного раненого минца.
— Да чего трудно? Когда было сказано — никаких отступлений, — поневоле возьмешь, — отвечал он в некотором раздумье, словно ему вдруг пришел в голову вопрос: «А разве можно было не взять, если приказано было не отступать?»
Успех переправы, как известно, во многом обусловливался тою тайною, которою были покрыты все распоряжения главнокомандующего.
