— 127 —
старая, умная, вѣрная собака вдругъ взбѣсллась и хочетъ укусить васъ за высоконочтенныя икры.
Подобно нѣмецкой вѣрности, лампочка рудокопа, безъ особеннаго блеска, но спокойная и надежная, освѣтила намъ дорогу черезъ лабиринтъ пещеръ и галлерей. Мы вышли изъ душной темноты подземелья, солнце снова блеснуло намъ. Сгіііск аий
Почти всѣ рудокопы живутъ въ Клаусталѣ и въ сосѣд-немъ съ нимъ городѣ Целлерфельдѣ. Я заходилъ ко многими изъ этихъ славныхъ людей, стаотрѣлъ на ихъ скромную домашнюю обстановку, прислушивался къ ихъ пѣснямъ, которыя они распѣваютъ, прекрасно аккомпанируя себѣ на цитрѣ, своемъ любимомъ инструментѣ; я заставлялъ раз-сказывать себѣ старыя горныя преданія, повторять молитвы, которыя они произносятъ, сходясь вмѣстѣ передъ тѣмъ, какъ спускаться въ мрачные рудники—и не одну хорошую молитву проговорилъ я съ этими добрыми людьми. Одинъ старый рудокопъ началъ даже доказывать, что мнѣ слѣдовало бы остаться съ ними и сдѣлаться рудокопомъ, и, когда, несмотря на это мнЬніе, я простился съ нимъ, то онъ далъ мнѣ порученіе къ своему брату, живущему около Гослара, и просилъ нѣсколько разъ поцѣловать за него милую племянницу.
Но какъ ни неподвижно-спокойна кажется жизнь этихъ людей, на самомъ дѣлѣ это настоящая, живая яшзнь. Въ одной избѣ, за печкѳю противъ шкапа, сидѣла женщина, почти окаменѣвшая отъ старости—и, можетъ-быть, она си-дитъ здѣсь уже цѣлую четверть столѣтія, и ея мысли и чувства, безъ всякаго сомнѣнія, тѣсно срослись со всѣми углами этой печки, со всѣми вырѣзками на этомъ шкапу. И шкапъ, и печки живутъ, потому что человѣкъ вдохнулъ въ нихъ часть своей души.
Только изъ такой глубокой созерцательной жизни, только изъ «непосредственности» возникла нѣмецкая волшебная сказка, особенность которой состоитъ въ томъ, что въ ней живутъ и дѣйствуютъ не только звѣри и растенія, но и предметы, ловидимояу, совершенно лишенные жизни. Передъ этимъ умнымъ, невиннымъ народомъ, въ тихой, безмятежной таинственности его горныхъ и лѣсныхъ хижинъ, открылась внутренняя жизнь этихъ неодушевленныхъ предме-товъ; они приняли въ глазахъ его характеръ чего-то необходима™, послѣдовательнаго, явились, какъ милая смѣсь
прихотливой фантазіи съ чисто человѣческими чувствами