— 170 —
вѣкъ—Георгъ Сарторіусъ, великій изслѣдователь исторіи и людей, глазъ котораго свѣтнтъ, какъ яркая звѣзда, въ наше мрачное время, а радушное сердце открыто для всѣхъ чу-жихъ радостей и страданій, для тревожныхъ чувствъ ніі-щаго и короля н для послѣднихъ стоновъ іюгибающихъ народовъ и ихъ боговт».
Здѣсь я долженъ замѣтить также, что Верхній Гарцъ, описанный мною до начала долины Ильзы, далеко не имѣетъ того веселаго вида, какъ романтически-живописный Гарцъ Нижній и своею дико-суровою красотою, красотою своихъ темныхъ елей, представляетъ съ нимъ рѣзкую противоположность. Точно такъ же граціозно противоположны между собою три долины, образуемый Ильзою, Бодэ и Зельке, если олицетворить- характеръ каждой изъ нихъ. Это—три женщины, которыхъ не такъ легко отличить одну отъ другой, чтобы рѣшить, какая красивѣе.
О милой, привѣтной Ильзѣ и о томъ, какъ она мило и радушно приняла меня, я уже говорилъ и пѣлъ. Мрачная красавица Бодэ приняла меня не такъ милостиво, и когда я въ первый разъ увидѣлъ ее въ мрачномъ, какъ кузница, Рюбеландѣ, она казалась очень сердитою и завернулась въ серебристый дождевой покровъ. Но на вершинѣ Рострапы она съ быстрымъ порывомъ любви сбросила его, лицо ея блеснуло мнѣ навстрѣчу въ лучезарнѣйшемъ великолѣпііц всѣ черты задышали исиолинскою нѣжностью, и изъ утесистой груди ея вырвались наружу будто вздохи вожде-лѣнія и расплывающіеся звуки тихой скорби. Не такою нѣжною, но болѣе веселою, явилась мнѣ красавица -Зельке, прекрасная, милая дама, благородная простота и ясное спокойствіе которой отгоняютъ всякую сентиментальную фамильярность, но которая, однако, полускрытой улыбкой обличаетъ шаловливую натуру; и этому последнему обстоятельству я готовъ приписать маленькія непріятности, кото-рымъ я подвергся въ долинѣ Зельке; такъ, захотѣвши перепрыгнуть черезъ воду, я шлепнулся какъ-разъ въ середину ея, иотомъ, когда я вмѣсто замочившейся обуви на-дѣлъ туфли, у меня пропала одна изъ нихъ, вѣтеръ снесъ фуражку, колючій тростникъ исцарапалъ ноги и,, къ сожалѣнію, такъ далѣе. Но всѣ эти непріятности я охотно прощаю прекрасной дамѣ, потому что она прекрасна. И въ эту минуту она является въ моемъ воображеніи со всею своею спокойною прелестью и будто говорить мнЬ: «вѣдь
ежелн я и смѣіось, то безъ злого намѣренія; будьте такъ