— 209 —
сіяніемъ ея красоты, а она прошла мимо—и оставила меня въ живыхъ.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
И оставила меня въ .живыхъ, и я живу, а это самое главное.
Пусть другіе утѣшаются надеждой, что возлюбленная увѣн-чаегъ гробницу ихъ цвѣтами и оросить прахъ слезами вѣр-ности... О, женщины! ненавидьте меня, смѣйтесь надо мною, обманывайте—но не отнимайте у меня жизни! Жизнь слцш-комъ сладостна, и въ мірѣ все такъ восхитительно перепутано, этотъ міръ—грёза упившагося языческаго бога, который ускользнулъ а 1а ітапдаізе изъ пирующаго собранія боговъ, и улегся спать на одинокой звѣздѣ, и самъ йе знаетъ, что все то, о чемъ онъ грезить во снѣ, также и создается имъ—и сновидѣнія его часто принимаютъ пестрые, безумные образы, а часто и сливаются въ разумную гармонію.., Иліада, Платонъ, Мараѳонская битва, Моисей, медицейская Венера, страсбургскій соборъ, французская революція, Гегель, пароходы и т. п. — все это хорошія отдѣльныя мысли въ этомъ творящемъ сновидѣніи бога... Но это не долго продолжается, богъ просыпается, и проти-раетъ глаза, и улыбается—и нашъ міръ расплылся въ ничто, онъ никогда не существовали
Но всѳ равно, я живу! Будь я даже эта тѣнь, являющаяся въ сновидѣніи—все-таки это лучше, чѣмъ холодное, черное, пустое небытіе смерти. Жизнь есть высшее изъ благъ, смерть — ужаснѣйшее изъ золь. Пусть берлинскіе гвардейскіе офицеры насмѣшливо называютъ трусливымъ малодушіемъ испугъ, который ощущаетъ принцъ гомбург-скій при видѣ своего открытаго гроба—у Генриха Клейста было тѣмъ не менѣе столько же мужества, сколько у его высокогрудыхъ, туго зашнурованныхъ коллегъ—и онъ, къ сожалѣнію, доказалъ это на дѣлѣ. Но всѣ сильные люди любятъ жизнь. Эгмонтъ Гете неохотно разстается съ «милою привычкою къ существованію и дѣятельности». Эдвинъ Иммермана держится за жизнь, какъ «дитя за грудь матери», и хоть тяжело ему существовать по милости другого, онъ все-таки просить помилованія:
«Затѣмъ, что жить, дышать—есть высшее изъ благъ».
Когда Одиссей видитъ въ аду Ахиллеса во главѣ пад-
Сочиненія Генриха Гейне. Т. I. 14