— 213 —
па берегахъ той прекрасной рѣки, гдѣ на зеленыхъ горахъ растетъ безуміе, которое осенью срываютъ, выдавливаютъ, наливаютъ въ бочки и посылаютъ за границу. Увѣряю васъ, что вчера кто-то сказалъ при мнѣ глупость, сидѣвдіую еще въ 1811 году въ одной виноградинѣ, которая въ то
- время росла на Іоганисбергѣ, гдѣ я самъ ее видѣлъ. Много,
- впрочемъ, этого безумія потребляется и самими туземцами,
и здѣсь люди такіе же, какъ и въ другихъ мѣстахъ: они рождаются, ѣдятъ, пьютъ, сиять, смѣются, плачутъ, злословить, дѣятельно хлопочутъ о распространены своей породы, стараются казаться не тѣмъ, что они есть, и дѣлать то, чего не могутъ сдѣлать, не брѣются до тѣхъ поръ, пока пе вырастетъ у нихъ борода, и часто получ&ютъ бороду прежде разсудка, а когда получаютъ разсудокъ, то снова упиваются бѣлымъ и краснымъ безуміемъ.
Моп Сіеи! Если бъ я имѣлъ вѣру, способную сдвигать горы съ мѣстъ своихъ, то Іоганнисбергъ была бы именно гора, которую я заставилъ бы всегда слѣдовать за собою. Но такъ какъ у меня нѣтъ такой сильной вѣры, то я дол-женъ призвать на помощь фантазію, и она-то переносить меня самого на берега прекраснаго Рейна.
О, то прелестная страна, полная любви и солнечнаго свѣта. Въ зеркалѣ голубой рѣки отражаются гористые берега со своими развалинами з&мковъ и лѣсами, и древними городами. Тамъ, въ лѣтяій вечеръ, горожане сидятъ передъ порогами домовъ своихъ, и пьютъ изъ болыиихъ кружекъ, и дружески болтаютъ о томъ, что вино, слава Богу, удалось, и что въ судахъ дѣла непремѣнно должны вестись гласно, и что Маріи-Антуанетѣ ни за что, ни про что отрубили голову, и что отъ введенія бандеролей табакъ вздорожалъ и что всѣ люди равны, и что Герресъ ужасная каналья.
Я никогда не интересовался подобными разговорами и больше сидѣлъ съ дѣвушками у высокосводчатыхъ окошекъ, смѣялся ихъ смѣху, и позволялъ имъ бить меня цвѣтами по лицу, и притворялся сердитымъ до тѣхъ поръ, пока онѣ не разсказывали мнѣ свои тайны или какую-нибудь важную исторію. Прекрасная Гертруда до безумія радовалась, когда я садился подлѣ нея. Это была дѣвушка, похожая на пламенную розу, и когда она разъ повисла у меня на шеѣ, то я иодумалъ, что он^ сгоритъ и испарится благоуханіями въ рукахъ моихъ. Прекрасная Катерина расплывалась въ свой кротости, разговаривая со мною, а глаза ея были
такого чистаго, глубокаго, синяго цвѣга, какого я не встрѣ-