— 288 гг-
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Когда я откннулъ зеленый шелковый занавѣсъ, завры-в^вшій входъ въ соборъ, и вошелъ въ Божій домъ, то сердце и тѣло мое пріятно осзѣжились отраднымъ воздухомъ, на-полнявшимъ его, и миротворно волшебнымъ свѣтомъ, который пробивался на молящихся сквозь пестро-разрисованныя окна. То были большею частью женщины, длинными рядами стоявшія на колѣняхъ предъ низкими скамейками. Онѣ молились только неслышнымъ движеніемъ губъ и при этомъ постоянно обмахивались большими зелеными вѣерами, такъ что не было слышно ничего, кромѣ безпрерывнаго таші-ственнаго шопота, и ничего не видно, кромѣ движенія в|е; ровъ и развѣвающихся вуалей. Скрипъ моихъ шаговъ на-рушилъ много набожныхъ размышленій, и большіе католи-ческіе глаза смотрѣли на меня полулюбопытно, полупри-вѣтливо, какъ будто совѣтовали мнѣ тоже преклонить ко-лѣна и тоже дать набожное отдохновеніе моей душѣ. Дѣй-ствительно, такой соборъ* съ его полусвѣтомъ и отрадной прохладой есть очень пріятное мѣстопребываніе, когда на улидѣ ярко свѣтитъ солнце и очень жарко. Объ этомъ не имѣютъ никакого понятія въ нашей протестантской сѣверной Германіи, гдѣ церкви не построены такъ комфортабельно, гдѣ свѣтъ такъ нагло прорывается сквозь неразри-сованныя сухоразсудочныя окна, и даже холодныя проповѣди недостаточно защищаютъ отъ жары. Говорите, что хотите, но католицизмъ хорошая лѣтняя религія. Такъ хорошо садишься на скамьяхъ этихъ старыхъ соборовъ, такъ наслаждаешься тамъ прохладной набожностью, священнымъ йоісе ѣт піепіе, молишься и грѣшишь въ мысляхъ, Мадонны съ такимъ прощеніемъ киваютъ тебѣ изъ своихъ нишъ и, по-женски чувствуя, прощаютъ тебѣ даже тогда, когда въ свои грѣшныя мысли ты вплетаешь ихъ собствен-ныя прекрасныя черты. А вдобавокъ ко всему этому, въ каждомъ углу стоить еще коричневая будочка совѣсти, въ которой можно освобождаться отъ своихъ грѣховъ.
Въ одной изъ такихъ будочекъ сидѣлъ молодой монахъ съ серьезнымъ лицомъ. Лицо дамы, исповѣдывавшейся ему въ своихъ грѣхахъ, было закрыто отъ меня частью ея бѣлой вуалью, частью боковыми досками исповѣдальни, но оттуда, все-таки, высовывалась рука, которая какъ бы приковала меня къ себѣ. Я не могъ перестать смотрѣть на эту руку,
синеватыя жилки и аристократическій блескъ бѣлыхъ паль-