цевъ были такъ странно знакомы мнѣ, что вся сила грезъ моей души пришла въ движеніе, чтобы представить себѣ лицо, которое могло бы принадлежать этой рукѣ. То была прекрасная рука, и не такая, какую находятъ у молодыхъ дѣвушекъ, который, будучи полуовечками, полурозами, имѣютъ только лишенныя всякой мысли, растительно-животныя руки. Въ той же рукѣ было нѣчто духовное, нѣчто исторически прелестное, какъ въ рукахъ тѣхъ красивыхъ мужчинъ, которые или очень образованы, или много страдали. Эта рука имѣла притомъ въ себѣ что-то до такой степени трога-, тельно-невинное, что казалось, какъ будто ей не было надобности исповѣдываться вмѣстѣ со всѣмъ остальнымъ тѣ-ломъ и какъ будто она не хотѣла слышать, чтб говорила ея обладательница, и ожидала внѣ исповѣдальни, когда та окончить исповѣдь. Но это длилось долго, вѣроятно, дамѣ пришлось каяться во многихъ грѣхахъ. Я не могъ ждать дольше, душа моя напечатлѣда невидимо прощальный по-цѣлуй на прекрасной рукѣ, рука вздрогнула въ ту же минуту, и притомъ такъ странно, какъ вздрогнула рука мертвой Маріи, когда я прикасался къ ней. «Боже мой!—по-думалъя,—зачѣмъ мертвая МаріявъТріентѣ»?-—и поспѣшилъ уйти изъ собора.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Когда я снова пошелъ по рыночной площади, вышеупомянутая овощная торговка поклонилась мнѣ очень дружески и очень интимно, какъ будто мы были старые знакомые. «Все равно,—подумалъ я,—какъ завязывать знакомства, лишь бы только быть знакомымъ». Нѣсколько брошенныхъ въ лицо винныхъ ягодъ, конечно, не всегда могутъ быть очень хорошею рекомендаціей, но я и торговка смотрѣли теперь другъ на друга такъ привѣтливо, какъ будто мы обмѣнялись самыми лучшими рекомендательными письмами. Впрочемъ, наружность этой женщины была совсѣмъ недурна. Правда, она была уже того возраста, когда время отмѣчаетъ наши служебные годы роковыми черточками на лбу; но это дѣ-дало ее еще корпулентнѣй, и то,-чтб потеряла она на го-дахъ, то выиграла въ вѣсѣ. При этомъ лицо ея продолжало носить слѣды большой красоты, и, какъ па старыхъ горшкахъ, было на пемъ написано: «Любить и быть любимымъ—величайшее счастье на землѣ». Но самую большую прелесть придавала ей прическа: завитые локоны, сильно напудренные, щедро утучненные помадой и идиллически перевитые
Сочиненій Генриха Гейне. Т. I.