— 292 гг-
Очень бы .хотѣли дочери Тріента наряжаться такъ, какъ наряжались тутъ во время вселенскаго собора, когда весь городъ цвѣлъ въ бархатѣ и шелку. Но изъ собора вышло мало проку, бархагъ полинялъ, шелкъ растрепался, а у вѣд-ныхъ дѣтей не осталось ничего, кромѣ жалкой мишуры, которую въ будніе дни они старательно берегутъ и въ которую наряжаются только, по воскресеньямъ. Но у многихъ нѣтъ и этихъ остатковъ былой роскоши, и они должны довольствоваться всяческими обыкновенными и дешевыми фа-брикаціями нашего столѣтія. И вотъ тутъ являются многіе трогательные контрасты между тѣломъ и одеждой: точно очерченный ротъ, повидимому, имѣетъ право повелѣвать по-царски, а между тѣмъ на него бросаетъ язвительную тѣнь жалкая кисейная шляпенка съ изорванными бумажными цвѣтами; самая гордая грудь вздымается подъ пелеринкой изъ дешевыхъ фалыпивыхъ кружевъ, и самыя умныя бедра облегаетъ глупѣйшій ситецъ. О, скорбь! твое названіе—си-тецъ, и притомъ коричнево-полосатый ситецъ! Потому что— увы!—ничто не дѣйствовало на меня такъ грустно, какъ видъ одной тріентинки, которая фигурой и цвѣтомъ лищі походила на мраморную богиню, а это антично-благородное тѣло было одѣто въ платье изъ коричнево-полосатаго ситца; такъ что казалось, какъ будто каменная Ніобея вдругі развеселилась и переодѣлась въ наше новое мѣщанскоі платье и съ нищенской гордостью и величавой безпомощ] ностыо ходить по улицамъ Тріента.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
Когда я вернулся въ трактиръ йеіі бгапй Еигора, гд заказалъ себѣ хорошій ргапго, то у меня на душѣ стал дѣйствительно такъ печально, что я не могъ уже ѣсть, это много значить. Я сѣлъ предъ дверью сосѣдней ботеп освѣжиться мороженымъ и говорилъ самъ съ собою:
«Причудливое сердце! Ну, вотъ, ты теперь въ Италіі отчего же ты не тирилируешь? Быть-можетъ, старый н мецкія скорби и малеиькія змѣи, такъ глубоко заползш въ тебя, теперь пріѣхали вмѣстѣ съ тобою въ Италію радуются, и именно ихъ ликованіе вызываетъ въ тво< груди ту живописную скорбь, которая такъ странно колег тамъ, и прыгаетъ, и шипитъ? Да отчего и не радовать» этимъ старымъ печалямъ? Здѣсь въ Италіи вѣдь такъ х рошо, даже самое страданіе здѣсь такъ прекрасно, въ эти:
мраморныхъ дряхлыхъ дворцахъ вздохи звучать гораз