— 302 гг-
бенно папоминаютъ амфитеатръ и тріумфальныя аркй; о времени Теодориха, Дитриха Бернскаго, о которомъ нѣмцы до сихъ поръ еще иоютъ и разсказываютъ, вспоминаешь, глядя на баснословные остатки столышхъ византійски до-готическихъ зданій; очень странный развалины напоминаютъ короля Албоина и его бѣшеныхъ лонгобардовъ; богатые легендами памятники—Карла Великаго, паладины котораго стоятъ у дверей собора, высѣченные изъ камня, такими же франкски-грубыми, какими они были, конечно, при жизни... Городъ кажется какой-то большой гостиницей народовъ, и точно такъ же, какъ, пріѣзжая въ гостиницу, обыкновенно пишешь свое имя на стѣнамъ и окнахъ, точно такъ лее тамъ каждый народъ оставилъ слѣды своего присутствія, часто, правда, письменами совершенно непонятными, такъ какъ многія нѣмецкія племена въ то время еще не умѣли писать и должны были ограничиваться разрушеніемъ чего-нибудь на память—чтб было также достаточно, такъ какъ эти развалины говорятъ еще явственнѣе, чѣмъ красивыя буквы. Варвары, поселившіеся теперь въ старой гостиницѣ, не преминуть оставить такіе же памятники своего милаго пребыванія, такъ какъ у нихъ нѣтъ ни скульпторовъ, ни поэтовъ, съ помощью которыхъ они могли бы удержаться въ памяти людей болѣе кроткими средствами.
Я въ Веронѣ остался только Одинъ день, безпрерывно дивясь никогда не виданному, сегодня смотря на древнія зданія, завтра на людей, кишавшихъ между ними съ таинственной посиѣшностыо, и затѣмъ снова на божественно голубое небо, которое охватывало все это странное цѣлое, какъ драгоцѣнная рамка, и черезъ это сдѣлало изъ него какъ бы огромную картину. Но очень своеобразно, когда видишь самого себя въ картинѣ, на которую только-что
- смотрѣлъ и когда улыбаются въ ней тебѣ разныя фигуры,
особенно женскія—какъ случилось со мною на Ріагяа йеііе ЕгЬе. Это именно овощный рынокъ, и тутъ было весьма много забавныхъ фигуръ женщинъ и дѣвушекъ, полныя нѣги лица съ большими глазами, чудесный тѣла, очаровательно желтыя, наивно-грязныя, созданный гораздо больше для ночи, чѣмъ для дня. Бѣлый или черный вуаль, который носятъ на головѣ городскія женщины, былъ такъ коварно повязанъ на груди, что скорѣе обнаруживала чѣмъ скры-валъ прекрасный формы. Дѣвушки носили шиньоны, приколотые одной или нѣсколькими золотыми стрѣлами, а иногда
и серебряной палочкой съ головкой въ формЬ жолудя. На