— 318 —
и они постарались насильно добыть себѣ равенство, принявшись рубить головы тѣхъ, которые во что бы то ни стало хотѣли подыматься выше другихъ, и такимъ образомъ рево-люція сдѣлалась сигналомъ для освободительной войны че-ловѣчества.
Восхвалимъ французовъ! Они позаботились о двухъ вели-чайшихъ потребностяхъ человѣческаго общества: о хорошей пищѣ и гражданскомъ равенствѣ. Въ поваренномъ искусствѣ и свободѣ сдѣлали они самые крупные шаги впередъ, и если когда-нибудь всѣ мы, какъ равноправные гости, соберемся на великій пиръ примиренія и будемъ въ хорошемъ распо-ложеніи духа,—ибо чтб можетъ быть лучше компаніи рав-ныхъ за аппетитнымъ стодомъ? — тогда первый тостъ мы провозгласимъ за французовъ. Конечно, пройдетъ еще достаточно времени, пока можно будетъ справить этотъ пиръ, пока эмансипація вступить въ свои права; но вѣдь придетъ же, наконецъ, эта пора, соберемся мы, примиренные и равноправные, за однимъ и тѣмъ же столомъ; и тогда мы будемъ соединены и станемъ въ союзѣ сражаться противъ другихъ мірскихъ золъ, быть-можетъ, въ концѣ концовъ, даже противъ смерти, которая своею строгою системою равенства, по крайней мѣрѣ, оскорбляетъ насъ не такъ, какъ аристократизмъ своимъ смѣющимся ученіемъ неравенства.
Не улыбайся, позднѣйшій читатель. Всякое время вѣритъ, что его борьба самая важная изъ всѣхъ остальныхъ. Въ этомъ, собственно, и состоитъ вѣра времени, въ этой вѣрѣ оно живетъ и умираетъ, и будемъ мы также жить и умирать въ этой религіи свободы... Наша священная борьба представляется намъ самой важной изъ всѣхъ, какія когда-нибудь велись на этой землѣ, хотя историческое предчувствіе говорить намъ, что нѣкогда наши внуки будутъ, быть-можетъ, смотрѣть на эту борьбу съ такимъ же равнодушіемъ, съ какимъ мы глядимъ теперь на борьбу первыхъ людей, которымъ приходилось сражаться съ такими же жадными чудовищами, драконами и хищниками-великанами.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
На полѣ сраженія Маренго размышленія налетаютъ на человѣка такими толпами* что можно подумать—это тѣ самыя мысли,. который внезапно появились здѣсь у мяогихъ и бродятъ теперь, какъ потерявшія своихъ хозяевъ собаки. Я люблю поля сраженія, потому что, какъ ни страшна война,
она все-таки свидѣтедьствуетъ о духовномъ величіи чело-