— 396 —
Въ сѣверной Германіи, куда внезапно отозвала меня смерть моего отца, получилъ я, наконецъ, чудовищное произведете, вылупившееся, наконоцъ, изъ яйца, на которомъ такъ долго сидѣла наша прекрасноперая птица страусъ, и уже задолго до того привѣтствовавшееся набожнымъ кар-каньемъ ночныхъ совъ конгрегаціи и радостнымъ распуска-ніемъ хвоста благородныхъ павлиновъ. По ихъ словамъ, на свѣтъ должно было появиться нѣчто, не уступающее въ своей ядовитости василиску. Знакомо тебѣ, любезный читатель, сказаніе о василискѣ? Народъ разсказываетъ, что когда птицагсамецъ кладетъ яйцо, какъ самка, то изъ него выходитъ ядовитое созданіе, отравляющее воздухъ, и которое можно убить, только подставивъ ему зеркало, потому что оно издыхаетъ отъ ужаса при видѣ своей собственной отвра-тительности.
Святая скорбь, которую я не хотЬлъ осквернять, была причиною того, что только два мЬсяца спустя, на островЬ Гельголандѣ, прочелъ я «Царя Эдипа», и тамъ, при высо-комъ настроеніи, вызывавшемся во мнѣ постояннымъ со-зерцаніемъ великаго, смѣлаго моря, сдѣлались для меня совершенно наглядными мелкій образъ мыслей и старческое штопанье высокороднаго автора. Этотъ шедевръ показалъ мнѣ, наконецъ, его совершенно такимъ, каковъ онъ есть, со всею его цвѣтущею увялостью, изобиліемъ скудоумія, само-мнѣніемъ безъ силы воображенія; совершенно такимъ, каковъ онъ есть—насилующимъ себя -безъ силы, пикирую-щимъ безъ пикантности, сухою водянистою душою, иечаль-нымъ юношею радости. И этотъ трубадуръ скорбнаго нытья, съ разслабленными тЬломъ и душой, попытался подражать самому могучему, самому богатому фантазіей и самому остроумному поэту юношескаго міра Греціи! Нѣтъ поистинѣ ничего отвратительнѣе этого конвульсивнаго безсилія, ста-рающагося раздуться въ смѣлость, этихъ, съ великимъ тру-домъ набранныхъ пасквилей, которые поросли плѣсенью за-старѣлаго озлобленія, этого вымученнаго .стихотворнаго под-ражанія духовному опьянѣнію. Понятно, что въ произведены графа нѣтъ и слѣда той глубокой міросокрушитель-ной идеи, которая лежитъ въ основаніи всякой Аристофа-новской комедіи и которая выростаетъ оттуда, какъ фантастически тропическое волшебное дерево, цвѣтуще украшенное мыслями, съ гнѣздами поющихъ соловьевъ и прыгающими по вѣтвямъ обезьянами. Подобную идею, съ
ликова-ніѳмъ смерти и необходимою принадлежностью ея—разру-