— 572 —
молодыхъ людей въ Мюнхенѣ заставили стать на колѣни предъ портретомъ короля Людвига и въ чемъ-то просить прощенія... Преклонять колѣни предъ человѣкомъ, который къ тому же скверный поэтъ! Будь онъ въ моей власти, я заставилъ бы этого сквернаго поэта стать на колѣни предъ статуею музъ и просить у нихъ прощенія за свои скверные стихи, за оскорбленное величіе ноэзіи! Что же вы мнѣ толкуете о тѣхъ римскихъ тиранахъ, которые избивали столько тысячъ хрйбтіанъ за то, что они не соглашались преклонять колѣни предъ ихъ портретами! Эти тираны были, по крайней мѣрѣ, властителями цѣлаго міра, отъ востока до запада, и, какъ мы можемъ заключать еще теперь пѳ ихъ статуямъ, отличались физическою красотой. Предъ мощью и красотой преклоняться нетрудно. Но передъ безсиліемъ и безобразіемъ...
...Проницательный читатель иойметъ, конечно, безъ осо-бенныхъ указаній, по какимъ причинамъ я не даю продолжать преступному оратору. Приведенныхъ мною фразъ достаточно, полагаю, чтобы дать понятіе о тогдашнемъ на-строеніи этого человѣка; оно согласовалось съ горячностью тѣхъ нѣмецкихъ агитаторовъ, которые со времени іюльской революціи начали дикими толпами сходиться въ Парижъ, и тотчасъ же собирались вокругь Берне. Непонятно, какъ этотъ, прежде столь разсудительный человѣкъ, теперь поз-волилъ оглушить себя самому грубому шуму и увлекся самыми насильственными надеждами! Въ кругъ этого безумія онъ попалъ въ первый разъ тогда, когда средоточіемъ* его былъ знаменитый книгопродавецъ Ф. Этотъ Ф., чтб почти невѣроятно, былъ человѣкъ совершенно по дуигѣ Бёрне. Красное бѣшенство, кииѣвшее въ груди перваго, трехдневная іюльская горячка, отъ которой тряслись его члены, якобинская пляска св. Витта, заставлявшая прыгать одного— нашли соотвѣтственный отголосокъ въ «Парижскихъ Пись-махъ» другого. Этимъ замѣчаніемъ я хочу указать, однако, только на заблужденіе ума, а отнюдь не на заблужденіе сердца, какъ въ одномъ, такъ и въ другомъ. Потому что и Ф. желалъ добра Германіи, онъ былъ искрененъ, геройски храбръ, способенъ на всякое самопожертвованіе, во вся-комъ случаѣ былъ честный человѣкъ, и засвидѣтельство-вать это я считаю себя обязаннымъ тѣмъ болѣе, что съ тѣхъ поръ, какъ строгое тюремное заключеніе заставило его молчать, рабская клевета грызетъ его доброе имя. Его можно
обвинять во многихъ неблагоразумныхъ дѣйствіяхъ, но не-