— 577 —
намъ тогда, когда мы ириходимъ къ тому рубежу, гдѣ впереди насъ нѣтъ уже никакихъ. надеждъ, гдѣ всѣ цвѣты завяли, гдѣ тѣло утомлено, а душа полна досады... Я не ручаюсь, что и самъ не стану когда-нибудь въ подобныхъ ѳбстоятедьствахъ поступать точно также... Какъ знать? Можетъ-быть, къ концу, моей жизни я преодолѣю отвра-щеніе къ табачному дыму, и выучусь курить, и стану говорить самыя неумытыя рѣчи самой неумытой публикѣ...
Перелистывая недавно «Парижскія Письма» Берне, я натолкнулся на одно мѣсто въ нихъ, которое составляетъ странное созвучіе съ тѣмъ, чтй только-что вырвалось у меня. Вотъ это мѣсто:
«Вы спросите, можетъ-быть, съ удивленіемъ, какъ я, жалкій человѣкъ, дошелъ до того, что сопоставилъ себя съ Байрономъ? Чтобы отвѣчать на это, я долженъ разсказать вамъ то, чего вы еще не знаете. Когда духъ Байрона, въ своемъ путешествій черезъ чистилище, прилетѣлъ на землю, чтобы переночевать на ней одну ночь, то онъ прежде всего остановился у меня. Но моя квартира рѣшительно не понравилась ему, онъ поспѣшно убрался изъ нея и вернулся въ отель Байрона. Долго это огорчало меня, долго меня мучила мысль, что я сдѣлался такою ничтожностью, рѣпш-тельно ничего не достигнулъ. Но теперь это прошло, я по-забылъ про это и спокойно живу въ моей бѣдности. Мое несчастіе въ томъ, что я родился въ среднемъ сословіи, для котораго совсѣмъ не гожусь. Будь мой отецъ владѣтель милліоновъ, или нищій, будь я сынъ знатнаго человѣка или бродяги — я несомнѣнно достигнулъ бы чего-нибудь. Но я сдѣлался маятникомъ мѣщанскихъ сгѣнныхъ часовъ, качался вправо, качался влѣво, и долженъ былъ постоянно возвращаться на середину».
Это писалъ Бёрне 20 марта 1831 г. Предсказанія его о самомъ себѣ не сбылись, точно такъ же, какъ не сбывались его предсказанія о другихъ. Мѣщанскіе стЬнные часы сдѣлались набатнымъ колоколомъ, звонъ котораго распро-странялъ боязнь и ужасъ. Я уже говорилъ, какіе необузданные звонари дергали за веревку этого колокола, я уже намекнулъ, что Бёрне служилъ органомъ современныхъ страстей и что его сочиненій должны быть разсматриваемы не какъ продуктъ ума одного человѣка, а какъ документа нашего политическаго періода «бури и натиска». Въ этомъ періодѣ стояли на первомъ планѣ и возводили общее вол-неніе на степень кипяченія польскія и рейнско-баварскія
Сочиненій Генриха Гейне. Т. I. 37