— 596 —
казывалъ чрезмѣрное, почти страстное равнодушіе къ пред-мзтамъ Бёрневскаго энтузіазма. Напримѣръ, Бёрне сердился на то, что я, по пріѣздѣ въ Парижъ, не нашелъ сдѣ-лать ничего лучше, какъ написать для нѣмецкихъ газетъ длинную статью о тогдашней художественной выставкѣ. Оставляю въ сторонѣ вопросъ, на сколько художественные интересы, нобудившіе меня къ этой работѣ, были несовместимы съ тогдашними революционными интересами; но Ббрне видѣлъ ъі> этомъ доказательство моего равнодушія къ священному дѣлу человѣчества, и радость его квасного патріотизма омрачилась также, когда я за столомъ только и говорилъ, что о картинахъ, о «Жнецахъ» Роберта, «Юдиѳи» Ораса Берне, «Фаустѣ» Шеффера, «Чтб вы дѣ-лали,—спросилъ онъ меня однажды,—въ первый день вашего пріѣзда въ Парижъ? Куда вы прежде всего пошли?» Онъ ожидалъ, конечно, что я назову ему площадь Людовика XVI, или Пантеонъ, гробницы Руссо и Вольтера—и лицо его приняло странное выраженіе, когда я честно сознался ему, что *тотчасъ послѣ пріѣзда отправился въ ВіЫіоЙ^ие Воуаіе и взялъ для просмотра рукопись Ма-несскаго кодекса пѣсенъ миннезенгеровъ. И это правда: давно уже я горѣлъ желаніемъ взглянуть собственными глазами на дорогіе листы, которые сохранили для насъ, между прочимъ стихотворенія Вальтера фонъ-деръ-Фогель-вейде, величайшаго нѣмецкаго лирика. Бёрне и въ этомъ видѣлъ доказательство моего индифферентизма и обвинялъ меня въ иротиворѣчіи съ моими политическими принципами. Понятно, что я считалъ совершенно лишнимъ разсуждать съ нимъ объ этихъ принцинахъ, и когда онъ однажды стадъ доказывать, что открылъ противорѣчія и въ моихъ сочи-неніяхъ, то я ограничился ироническими отвѣтомъ: «Вы ошибаетесь, любезнѣйшій, противорѣчія въ моихъ сочине-ніяхъ нѣтъ, потому что каждый разъ, принимаясь писать, я предварительно пересматриваю политические принципы, высказанные въ моихъ прежнихъ статьяхъ, чтобы не впасть въ противорѣчіе съ самимъ собою и чтобы никто не могъ упрекнуть меня въ измѣнѣ моимъ либеральнымъ убѣжде-ніямъ>. Но не только за столомъ, даже и во время ночного отдохновенія, Берне надоѣдалъ мнѣ своею политическою экзальтаціею. Разъ онъ нришелъ въ полночь ко мнѣ на квартиру, разбудилъ меня отъ самаго сладкаго сна, сѣлъ передъ зюей постелью и цѣлый часъ разливался въ
собо-•лѣзпованіяхъ о бѣдствіяхъ нѣмецкаго народа, и о гнуспо-