— 213 — •
всѣ стороны, на видъ пылаетъ такъ великолѣпно; а внутри такъ жалко трезва и морозна. Эта холодная страсть, которую намъ преподносить въ такихъ пламенныхъ оборотахъ рѣчи, всегда напоминаетъ мнѣ жареное мороженое, такъ искусно приготовляемое китайцами, которые для этого за-ворачиваютъ въ тонкое тѣсто нѣсколько кусочковъ мороже-наго и держать его нѣсколько минуть надъ огнемъ—анти-тезное лакомство, которое надо проглатывать быстро и при-чемъ губы и языкъ обжигаешь, а желудокъ охолаживаешь.
Но господствующей буржуазіи приходится за свои грѣхи пе только выносить античныя классическія трагедіи и не-классическія трилогіи; небесныя силы дали ей въ удѣлъ еще болѣе ужасное наслажденіе искусствомъ — именно то фортепьяно, отъ котораго теперь уже нигдѣ не увернешься, звуки котораго слышишь теперь во всѣхъ домахъ, въ каждомъ обществѣ, днемъ и ночью. Да, фортепьяно называется орудіе пытки, которымъ теперешнее высшее общество еще особенно сильно истязуется и карается за всѣ свои узурпаторства. Но за что при этомъ страдаетъ и невинный! Эта вѣчная фортепьянная игра становится невыносимою. (Ахъ, въ эту минуту мои сосѣдки по комнатѣ, двѣ юныя дочери Альбіона, исполняютъ блистательный тогсеаи для двухъ лѣвыхъ рукъ). Эти рѣзкіе бренчащіе звуки безъ естественнаго отзвука, это безсердечное битье по клавишамъ, это архипрозаическое брейчанье, это фортепьяно убиваетъ все наше мышленіе и чувство, и мы становимся глупыми, отупѣвшими, безсмысленными. Это установившееся господство фортепьянной игры, а еще болѣе— тріумфальныя шествія виртуозовъ-пьянистовъ характеристичны для нашего времени и несомнѣнно свидѣтельствуютъ о побѣдѣ машинной работы надъ духомъ. Техническая ловкость, точность автомата, отождествленное съ снабженнымъ струнами деревомъ превращеніе человѣка въ звучащій инструмента—все это теперь цѣнится и восхваляется, какъ высшее въ искусствѣ. Точно саранча, слетаются каждую зиму въ Парижъ пьянисты, не столько для заработка денегъ, сколько для того, чтобы составить себѣ здѣсь имя, которое принесетъ имъ въ другихъ странахъ тѣмъ болѣе обильную денежную жатву. Парижъ служить для нихъ чѣмъ-то въ родѣ столба для наклейки афишъ, на которыхъ читается, изображенная колоссальными буквами, ихъ слава. Я говорю— ихъ слава читается, потому что ее возвѣщаетъ
до-вѣрчивому міру парижская пресса, и эти виртуозы умѣютъ